«Да, жестокости этому немцу не занимать, бил профессионально, – подумала Ольга и закрыла глаза. – Бил профессионально».
И в ее сознании помимо ее воли всплыл образ другого человека, эсэсовца Вермана из концлагеря «Равенсбрюк». По жестокости с ним мог сравниться разве что сам дьявол. О-о-о, как она хотела это забыть и никогда не вспоминать страшное время, проведенное в концлагере. Но разве такое можно забыть?!
Долгий мучительный переезд, и наконец перед ними «Равенсбрюк». Тишину нарушают громкий лай собак и дикие окрики эсэсовской охраны.
– Achtung! Achtung! – раздается громкий голос коменданта лагеря.
Панический страх охватывает женщин, и они, тесно прижавшись друг к другу, замирают.
– Вы, жалкое подобие людей, грязные свиньи, должны гордиться тем, что вам оказана великая честь работать на благо немецкого народа и Германии. Только тот, кто добросовестно будет работать, будет жить. Саботаж и отказ от работы караются смертной казнью. – И как бы в подтверждение слов, сказанных комендантом лагеря, раздается автоматная очередь.
Ольга незаметно взяла Светлану за руку и сжала ее с такой силой, словно хотела всю свою ненависть вложить в это рукопожатие. Тело ее напряглось, лицо пылало, а глаза, устремленные на эсэсовца, были полны презрения и злости.
«Нет, это ты, фашистская тварь и гнида, не достоин жить на земле!» – готова была выкрикнуть Ольга, но Светлана, зная непримиримый характер подруги, еще крепче сжала ее руку и тихо прошептала:
– Ольга… Ольга… прошу тебя… не надо…
После короткой, но «пламенной» речи коменданта лагеря новоприбывшие заключенные еще несколько часов ждали, пока их поведут на санобработку. Именно с этого момента начиналась их жизнь, которую иначе как адом не назовешь. И тот, кому суждено будет выжить, пройдя через все ужасы концлагеря, сможет с уверенностью сказать, что небесный ад – это рай по сравнению с «Равенсбрюком». Всемирная история знала много периодов варварства, но никогда ранее, до нацизма, не было такого, чтобы организованные в систему сила и воля были направлены не только на истребление людей, но и на то, чтобы самыми изощренными способами и всевозможными средствами принизить человека и низвести его до состояния скота. Ольге и Светлане повезло. Повезло… Это слово звучит как издевательство в лагерных условиях, но все же то, что они попали в один барак и в одну рабочую команду, девушки считали большим везением, так как больше всего они боялись, что их разлучат. Рабочая команда, в которую их зачислили, занималась разборкой разрушенных домов, корчеванием деревьев и осушением болот. Эта работа считалась в лагере одной из самых тяжелых. Целый день заключенным приходилось находиться по колено в ледяной воде, а в пору дождей их одежда не просыхала несколько дней, и они долго не могли согреться. А вечером после окончания работы надо было пройти еще несколько километров, чтобы успеть на перекличку, которая длится не один час, затем простоять в длинной бесконечной очереди за куском хлеба. И так каждый день: очень мало сна, еще меньше еды и постоянная работа, сопровождаемая безжалостными ударами плетью. Изнурение после всего этого было так велико, что каждый шаг давался с трудом, но не дай Бог, если на утренней перекличке заключенная не найдет в себе силы и не пройдет четким строевым шагом, высоко подняв голову перед эсэсовской охраной – газовая камера ей обеспечена. Непомерно тяжелый труд, побои, пытки, голод, холод, хирургические зверства врачей концлагеря, которые использовали заключенных для своих опытов, страх перед газовой камерой… И вот наступил такой момент, когда Ольге стало все безразлично, и единственное, чего она хотела, так это умереть. Ведь это так просто… умереть. Нужно только подойти к забору, коснуться рукой проволоки, по которой пропущен ток высокого напряжения, и все. И тогда мучения, физическая боль и страх останутся в прошлом, и наступит покой и вечный сон. Мысль о самоубийстве все чаще и чаще посещала Ольгу, и в конечном счете она так привыкла к ней, что та стала даже помогать ей жить. В моменты отчаяния, когда душевные силы были на пределе, Ольга была уверена, что стоит ей захотеть, как она сама, без помощи фашистских извергов, может добровольно уйти из этой жизни. И тогда боль утихала, ей становилось легче и, как ни странно, она хотела жить.