Или еще раньше, когда его разбудила мама с раскрашенным слезами лицом, с покусанными помадой губами, с растертыми румянами щеками, с опущенными вниз длинными мохнатыми ушами. Когда она дрожащими руками взъерошила его отросшие волосы и пробормотала: «Все наладится, вот увидишь – у нас все будет хорошо». Те слова, после которых сразу становится понятно, что уже ничего не наладится, что не все будет хорошо.
Или еще раньше, когда сквозь сон Даня слышал громкие голоса, доносившиеся с кухни. Слабый голос мамы и громкий трубный голос бабушки, которая тоже жила с ними всеми в одной квартире. Голоса раздвигали камни стен, просачивались сквозь обои, оставляя на них жирные пятна, и лились прямиком в уши Дани, который только крепче жмурился, пытаясь притвориться спящим, чтобы голоса оставили его в покое, чтобы они перестали напитывать его голову, словно губку, и застревать там фразами: «Он слабак. Он трус. Он не справился с ответственностью, сбежал от собственного ребенка. А я говорила, что так будет. Он не достоин нас. Посмотри, как вы жили. Пора уже забыть о нем, ты осталась одна. Брошенка, с ребенком на руках. Кому ты теперь будешь нужна? Тебе нужно заняться собой, своей жизнью. Найди достойного мужчину, который будет обеспечивать нашу семью».
Даня не понимал, что несут в себе эти фразы, бросаемые бабушкой в стены, проникающие сквозь кирпичи, оседающие у него в голове, но он чувствовал, что эти слова слеплены из черной смолы и ядовитой паутины. Эти предложения отравляют его маму, окрашивая ее светлую шерстку в грязные разводы.
День не задался с самого начала, с того, как лев покинул их семью, стерся из пространства. Определенно, все началось тогда, когда папа перестал приходить домой по вечерам, не объявлялся за завтраками и больше не успокаивал по ночам, когда в кровать Дани проникали щупальца кошмаров, захватывая его сны. Это произошло тогда, когда мир потерял краски, мама улыбки, а Даня спокойствие. Тогда, когда замолчали динозавры, обидевшись на Даню, словно Даня сам и потерял папу, как цветастый попрыгунчик в заросшем кустарником саду или как ярко-красную машинку в центре щенячьей стаи.
День не задался целую вечность назад, тогда, когда гордый лев, рыкнув напоследок, исписал ровными буквами мятый листок бумаги и, хлопнув дверью, ушел в другое измерение, в пространство, которое не включало в себя ни Дани, ни его мамы, ни их общей бабушки, ни даже Бо-а. Лев махнул рыжей гривой и забрал с собой все краски, забрал слова динозавров и радость мамы. Он ушел, оставив один единственный след – записку. Мятый клочок бумаги с ровным забором букв. Тот клочок, который мама отдала волшебному ящику под раковиной. Тот клочок, который Дане выдал пакет с картофельными очистками и мокрыми чайными мешочками. Тот клочок, который сейчас разглядывала стая щенков, столпившись в углу комнаты.