– Так говоришь, ты пробыл в тюрьме три года? – кровник с закрытыми глазами откинулся на кресле и, подняв лицо к белому потолку с лепниной, выдохнул дым.
– Да, почти четыре даже, – Алето выпил виски – слишком большой глоток для такого благородного напитка.
– А сколько тебе было, когда ты вышел?
– Двадцать, – Алето глотнул еще – снова слишком быстро и много.
– А когда я умер? – лицо Чезаре оставалось равнодушным, как и голос, но по тому, как крепко он сжал подлокотник, было ясно, как тяжело далось последнее слово.
– Ты решил написать мою биографию? Мне это льстит, но не рановато ли?
– Я знаю, о чем ты хочешь попросить, и пытаюсь понять тебя, поэтому спрашиваю.
– Мне было двадцать один. Уже на год больше, если таков следующий вопрос. Что тебе это дает?
Чезаре покивал своим мыслям и, отведя взгляд на каминную полку с двумя золотыми канделябрами, произнес:
– Значит, он стал душой в двадцать один, как и я. Забавно. И вот уже десять месяцев, как для всех я сгорел, оставив после себя единственную искру. Восемь месяцев, как умер Альвардо. И шесть, как я вернулся.
На каждой новой временной точке Алето пил. Приятное тепло делало слова легче – это лекарство всегда спасало.
– Ты хочешь, чтобы я пришел к нему? – Чезаре закурил вторую сигарету.
– Да, ты прав.
Алето ничего не скрывал от кровного брата – тот изначально знал, что жизнь ему вернули всего ради двух целей: правды и встречи. Историю своей смерти он рассказал сразу, а вот время для встречи наставало сейчас. План начал претворяться в жизнь, и бывший душа ордена был важной ступенькой.
– Это бессмысленно. Он ничего не сделал, ни тебе, ни мне.
Алето перегнулся через стол и медленно спросил:
– Эти слова ты хочешь сказать мне?
Чезаре тоже наклонился, так что между их лицами осталось не больше десяти сантиметров.
– Если собаку с детства учат кусаться, как она узнает, что можно иначе? Главный ублюдок уже мертв. Можешь теребить свои обиды, но сам знаешь, это ничего не даст, – он улыбнулся.
Схватив его за кофту, Алето вскричал:
– Тебе смешно?
Теребить обиды, обиды, да? Перед глазами так живо, ярко промелькнули все воспоминания: как заталкивают в полицейскую карету, как читают приговор, как толкают на сухую землю каменоломен, как бьют и тот маленький домик, в котором все умерли, потому что его не было рядом, и он не смог помочь.