Разом замолчали офицеры. Командующий, мигом утративший свое восторженное настроение, взял из рук полковника бумагу, развернул ее и стал читать. Все оборвалось внутри победителя французов. То, что было написано в послании государя, не укладывалось в его голове. Все вокруг впились глазами в командующего; на всех лицах застыл вопрос.
В письме государя сообщалось, что им с Бонапартом достигнуто соглашение о том, чтобы заключить мир на почетных для обеих сторон условиях. В связи с этим государь приказывал прекратить боевые действия; русской армии – отойти к Можайску, с тем чтобы французы, в свою очередь, отошли к Смоленску. Там – на значительном расстоянии друг от друга – обе армии будут дожидаться подписания мирного договора.
Это был не просто крах его триумфа, это был конец всему!
Под пристальными взглядами своих офицеров командующий медленно свернул письмо государя. Ни один мускул не дрогнул на его лице, только образ триумфатора в его воображении испарился, уступив место видению с мрачными казематами Петропавловской крепости. Времени для размышления не было, и совершенно деревянным голосом генерал произнес, обращаясь к посланнику государя:
– То, что вы привезли, милостивый государь, никак не может быть волей нашего государя! Здесь кроется военная хитрость неприятеля!
Полковник даже подскочил от удивления и, выпучив глаза, с ужасом уставился на командующего.
– Как же это так, ваше превосходительство? – пролепетал он. – У меня приказ самого государя!
– В том, что вы за птица и настоящее ли это письмо государя, мы разберемся! – повысив голос, отчеканил генерал. – А сейчас извольте отправляться под арест до выяснения всех обстоятельств!
Полковник, как оказалось, обладал редкой сообразительностью и довольно быстро пришел в себя. Оглянувшись вокруг, он оценил тяжелые взгляды офицеров, понял что к чему и, не споря, отдал свою шпагу адъютанту, после чего вместе с конвоем покинул военный совет.
Через неделю все было кончено! Французские полки без оружия, но со знаменами и знаками отличия отправились на зимние квартиры по городам и весям империи, раненых определили по госпиталям, а французская артиллерия заняла свое место в московском арсенале. Полковнику, так некстати принесшему вести из Петербурга, с извинениями была возвращена свобода и шпага.