Мальчик застегнул ветровку. Карманы топорщились от трофеев.
– Ладно, пойду баиньки. Спасибо за игру. Я уж думал, что все ходы позабыл.
– Я так и знал! – Куикмен повалился в кресло. – Одурачил нас.
– Вот те на. Значит, ты все-таки профи? – спросил Петтифер.
– Ну, может, я и участвовал в паре-тройке турниров. Подпольных, так сказать.
– На деньги?
– Не вижу смысла играть иначе.
– Видел я эти подпольные клубы, – сказал Куикмен. – Такого мальца туда бы ни за что не пустили.
– В тех местах, о которых я говорю, возраст не проверяют. Нетрудно найти игру с реальными ставками, скажем, на Грин-лейнс – вы видели, сколько там киприотов? Если понаблюдать за ними, можно кое-чему научиться. После пары рюмок они готовы всю ночь обсуждать стратегию.
В его манере – голова набок и чуть опущена – было что-то неубедительное. Я просто не могла представить, как он спускает карманные деньги в грязном лондонском кабаке с толпой киприотов. Он плел небылицу. Куикмен, очевидно, подумал то же самое. Погладив бороду, он с сомнением произнес:
– Грин-лейнс, говоришь?
– Ага. – Мальчик ухмыльнулся и надел капюшон. – Спасибо за жвачку, Нелл. Как-нибудь вы обязательно ее отыграете. – Он дернул дверь на себя. – Всем сладких снов.
И ушел.
Куикмен подождал, пока шаги мальчика стихнут, затем встал и застегнул пуговицы на полушубке.
– Какой-то он подозрительный, этот парень. Не знаю, стоит ли его сюда приглашать.
– Ты скуксился из-за того, что он тебя разгромил, – сказал Петтифер.
– Ну ладно, возможно. – Куикмен поднял воротник. Вокруг шеи овчина пообтерлась и засалилась. – Но все равно с ним что-то не так. Или я несправедлив?
– Нет, он и правда странный, – сказала я. – Но ты мне тоже таким поначалу казался.
* * *
Рано было утверждать, что между нами установилась связь, но в поведении мальчика я видела отголоски собственной юности. Примерно в этом возрасте я и начала писать – еще не покинув родительского крова и не имея в глазах общества достаточно жизненного опыта, чтобы считаться авторитетом в чем-либо, кроме нарядов и школьных сплетен. Но уже тогда я знала, что понимаю живопись. К шестнадцати годам я пролистала достаточно альбомов по современному искусству, чтобы научиться различать, где глубина, а где зияющая пустота. И раз уж мои предшественники создали столько банальностей, чего же тогда бояться мне? Их неудачи послужат мне парашютом. Так я и начала: без страха, без сомнений, без ожиданий. Это было в 1953 году.