– Ты, стало быть, по осени цветешь?
Лев кротко так на него глянул.
– Да почти круглый год…
Пушкин царя зверей по гриве погладил.
– Эх, – вздохнул, – я и сам, брат, вечно того… морда ирисом!
И пошел домой письмо писать. Анне Керн.
* * *
У Пушкина в Михайловском сенокос неважный был. Как осень – Пегас недоедает. Только его и хватало до Тригорского дотащиться. Подойдет, бывало, с Пушкиным к дому Осиповых-Вульф, а младшие кричат:
– Экий у вас, Пушкин, аргамак!
Иной раз, правда, и соберется с силами, разгонится в поле, крылами машет… Тогда Пушкину приходила, конечно, на ум строфа-другая.
А летать Пегас не летал. Не мог. Пушкин оттого горевал. Думал на Пегасе за границу махнуть без документов. Уже и вещички собирал понемногу, а тут такое дело.
Однажды к Рождеству Прасковья Александровна овса прислала. Пегас и воспарил.
Мороз и солнце – день чудесный! Пушкин как раз в Тригорское собрался с барышнями чай пить. Глядь – под ногами вроде как ель сквозь иней зеленеет! А еще пониже речка подо льдом блестит. «Ай да Пушкин…» – думает.
Холодно, боязно, и главное – очень чаю хочется.
Летит Пушкин – только рифмы в ушах свистят. Погода – природа, дворе – январе, мишура – вечера…
До Опочки «Евгения Онегина» закончил. Как Опочка показалась, Пушкин спохватился.
– Пегий, куда летим-то? – кричит.
– На Парнас, хозяин.
– В Грецию?!
А у Пушкина с собой ни чернильницы нет, ни пера, ни бумаги, ни денег. И лампа дорожная дома осталась. Опять же очень чаю хочется.
– Эй, Пегий, – кричит, – поворачивай в Тригорское! На высоте морозы – не розы, не дотяну до Эллады!
Так и не попал за границу.
Прилетели к Осиповым-Вульф, а у них аккурат самовар вскипел. Барышни, жженка, моченые яблоки…
Пока то да се, Пушкин и забыл, что в воздухе сочинил. Так оно всегда бывает, если сразу не запишешь.
* * *
Пушкин, если ни в кого не был влюблен, скучал и томился жизнью. Выйдет, бывало, на крыльцо, размахнется тростью да и запустит ею в белый свет. А потом искать идет. Так только и мог развлечься немного.
Однажды метнул трость куда-то, а найти не найдет. Все Михайловское облазил – нету. Верно, в Тригорское улетела. Пушкин забеспокоился: палка-то тяжеленька, девять фунтов весу; не зашибла бы кого из барышень.
Собрался было к Осиповым-Вульф, да надумал еще разок в парк заглянуть: может, из дриад кто подобрал.