Замотав себя в бабушкин шарф, он спустился и обошёл дом так, чтобы оказаться под своим окном. Снизу на стол было страшно смотреть. Проходящая мимо женщина с рваным зонтом, увидев, что Серёжа вскинул голову и смотрит вверх, поступила так же.
– Ого! Что это такое? – обратилась она к нему. – Вы видите?
Он улыбнулся, чтобы она не поняла, кто тут виноват, и сказал, что и сам удивился.
– И как долго он, интересно, торчит?
Рядом с ними возникла ещё одна женщина, она тихо обратилась к первой, тоже поглядела наверх и застыла. На её бледный лоб упала капля. Зашушукались; Серёжа поёжился от ветра и убежал в университет, где сразу впал в сухое будничное забытьё, которое толкало его сотней плеч и не позволяло постоянно думать о бабушке.
На арочных стенах, посреди замысловатых ругательств и фиолетовых рожиц, родилась надпись, которой вчера не было: «Вика камень». Серёжа покусал губы и вспомнил, как однажды, ещё в родном Дымске, возвращался с английской школы позже обычного и издали увидел на трамвайной остановке бабушку, которая медленно несла своё большое и гордое тело сквозь застывший майский воздух.
Ему никак не удавалось объяснить себе тот трепет, который он испытывал, встречая бабу на работе в павильонах центральной городской ярмарки, где она продавала шубы и куда он нарочно заезжал на велосипеде, если возился с товарищами где-нибудь поблизости, или в любых других местах до её прихода домой. Бабушка разделяла его нежное чувство и тем весенним днём, когда он побежал к ней, желая поскорее показаться на глаза, тоже ему обрадовалась. В ларьке у остановки они купили хлеб и шоколадные вафли, вместе зашагали по дорожке к подъезду. Всё вокруг было полно золотого света. Они проходили мимо выкрашенного в детсадовский розовый гаража, на котором значилось, что «Вика лутшая». Бабушку ошибка страшно веселила. Она всё время обращала на неё Серёжино внимание, так что у него, если они шли домой вместе, вошло в привычку ждать, что она увидит «лутшую», и зацокает, и захохочет, и повторит слово тысячу раз; если этого почему-то не случалось, он сам как бы невзначай указывал на гараж, возмущался надписью так, будто видел её впервые, и бабушка воспроизводила свой смех и ворчание.
Теперь «Вика» была «камень». Серёжа косился в сторону двора, потому что слышал звуки, и звуки эти, без сомнения, издавала маленькая толпа («толпица», подумал Серёжа) под его окнами. Над асфальтом светилось три-четыре лица; Серёжа подходил к ним, чувствуя, что шагает скорее назад, чем вперёд. Оклик не дал ему раствориться: