– Сколько? – ленивый язык неохотно зашевелился, Сергей приоткрыл правый глаз шире, щурился на парня.
– Тридцать четыре тысячи двести восемьдесят рублей сорок копеек, – протараторил курьер. Потирая правое предплечье. Видимо, он испытывал облегчение, оставив фирменную коробку на журнальном столике.
Сергей отсчитал семь пятитысячных купюр, сунул курьеру в руки. Остальное убрал обратно в сейф, прикрыл дверку гостиного гарнитура.
– Сдачу оставь себе, – Сергей последний раз посмотрел прищуренным глазом на гостя, нацелился на диван.
– О! Благодарю, – хмурое лицо парня засияло, словно это первые чаевые в его жизни, да ещё какие!
– Выход найдёшь сам? – поинтересовался Сергей. Пялясь в пол, сел на диван, прикрыв ПМ спиной.
– Да, конечно! Всего вам доброго, – не мешкая парень развернулся, удалился из гостиной. Лишь оставив после себя на паркете мокрые следы. Сергей улыбнулся, может быть даже косо, потому что подумал: жаль, это всего лишь следы от растаявшего снега, а не последствия страха, приведшие к появлению этой лужи.
Входная дверь хлопнула.
После того как Никита убрал снег во дворе соседа, он вернулся домой, снял с себя верхнюю одежду. Отодвинул зеркальную дверь гардеробного шкафа. На вешалке находилась практически новая болоньевая куртка, выше на полке лежали вязаная шапка и шарф серого оттенка. Снизу стояли зимние коричневые ботинки «Экко» – одежда выходного дня. Никите нравились эти ботинки, но обуть он их не мог. Они были куплены мамой в последний совместный поход по торговому центру. Желание сберечь обувь, которая напоминает каждый день о ней, гораздо сильнее нужды. Что насчёт куртки – та же самая причина – страх испортить хорошие последние вещи, напоминающие о маме, не позволял ему их носить. Вот поэтому-то он и получил школьное прозвище «Оборванец». Никита повесил потрёпанную куртку на плечики рядом с болоньевой курткой и папиным шерстяным пальто. Задвинул зеркальную дверцу. Пригладил чёрные всклоченные волосы. Его взгляд невольно остановился на двери, ведущей в гараж. Она была закрыта, но это не помешало ему мысленно попасть в него, мысли о белом «Прадо» сменились на мысли о маме. Тоска и горечь, точно воры, прокравшись в сердце, украли радость от недавно полученных за хорошо выполненную работу денег. Он смахнул слезу. Направился к распахнутым в разные стороны дверям в прихожей, сделанным из красного дерева и прямоугольного стекла. Никита пересёк узкий холл. Остановился на пороге, свет с холла и кухни-столовой прорезал тёмную гостиную комнату.