… В то утро отправился Иван на уток, погода вдруг улыбнулась, выглянуло солнышко, как будто лето вернулось. По своей тропе, ведущей через все болото к плавням, где у него была припрятана лодочка, Иван добрался до края топи, пробежал ивняком до берега, сел передохнуть в молодом березнячке, недалеко от бугра, за которым была припрятана лодка. Прикрыл глаза на минутку, подставляя лицо просыпающемуся солнышку,, но придремать не успел, кто-то встал перед ним, бросил плотную тень и сразу стало холодно.
– Ванька! Ты что ли? Живой никак?
И ван разом, хищным и ловким прыжком вскочил на ноги, вскинул ружье, щёлкнув затвором, но тревога была напрасной. Небольшой, толстый и круглый, как шар мужичок, насмерть испугался, прыснул по-заячьи в кусты, и оттуда, выглядывая из-за веток, проблеял
– Ты чего? Ваньк, с ума сошёл? Не узнаешь что-ли? Колька я, дружбана свое го не признал? Куда ты за ружье то?
Иван почувствовал такую боль в голове, как будто ему разнесли череп, он застонал, сел прямо на землю, сдавил виски, и на какое-то мгновение, он вдруг вспомнил…
Они сидели с Коляном на поваленном бревне, курили, Иван слушал сбивчивый Колькин рассказ, и что-то туманно и неявно всплывало в его сознании, принося боль.
– Так Татьянка, чего только не делала. И к батюшке, и к бабке Мотре, ведьмака наша, на краю села живёт, помнишь ее? Ко всем бегала. Никто ничего, ну и отпела она тебя через полгода. В прошлой неделе, короче. Ну и слегла. Плохо, говорят, в больницу, в райцентр увезли. А Алексашку тётка её увезла, в город. О как. А ты мотаешься тут, стыда у тебя нет, баба помрёт, глядишь. Ты чего, Ваньк?
Иван потихоньку приходил в себя, голова уже не так заходилась от боли, в глазах перестали мелькать огненные всполохи, он затушил папиросу, встал.
– Не знаю, что тебе сказать, Колян. Вроде я, а вроде и не я сейчас. Как нутро мне поменяли, честно, веришь? Я и лиц их не помню, вот вообще. Пойду я.
Николай вдруг взбеленился, толкнул его в плечо, точно как молодой петушок нападает в драке.
– Сволочь ты. Вон не знал, что ты сволочь такая. Рядом бы и срать не сел. Cyка.
Колян что-то ещё кричал, но Иван выгнал лодку, прыгнул в неё и, оттолкнувшись от топкого берега веслом, повёл её в узкий проток между камышами. Плавни, страшные, запутанные, как лабиринт, местами переходящие в болото, он знал, как свои пять пальцев.