Иван прикурил третью, но горло загорелось от едкого дыма, и бросив окурок в снег, хотел было идти в дом. Но в самом конце улицы показались какие-то люди. И их фигуры, дробно усеявшие белый простор были похожи на фасоль, брошенную в густую сметану.
Когда толпа приблизилась, Иван понял – заводилой компании был Петруха – двоюродный брат Коляна, противный, склочный мужичонка, с молодых лет бывший с Иваном в контрах. С ним в компании задорно прыгали ещё пара – тройка дружбанов, а позади топтались бабы во главе с Митрофанихой, толстой и неповоротливой, как свинья тёткой, соорудившей капитал на картошке, выращиваемой ею в размерах несусветных.
– Что, Ванек? Ты в курсах, что Коляна седни в ренимацию опять положили? Ведьма твоя постаралась, давай, кажи её на народный суд. Пусть ответит людЯм почто гадит, cyчкa.
Петруха одним прыжком вскочил на крыльцо, толкнул Ивана в грудь, пытаясь проскочить в дверь, но Иван здоровенный ручищей смел его вниз, деранул лом, приткнутый к стене, вертанул им перед собой, тыкая, как копьем.
– Пошли вон отсюда. Черти, носит вас по ночам. Завтра приходите, утром и поговорим. Детей мне перепужали, ироды.
И видно что-то в его словах и отчаянном тоне было такое нешуточное, что даже скандальная чертовка Митрофаниха, не боящаяся ни беса осадила, сплюнула через щелястую челюсть, махнула рукой.
– Завтра придём. Пусть готовится ответ держать. Нелюдь.
…
Когда последняя чёрная фигура скрылась за поворотом, Иван трясущимися руками закурил очередную, но снова бросил. Тихонько, стараясь не шуметь, пробрался в кухню, глотнул воды, заглянул за занавеску, где спала Настасья. И, чувствуя, как варом окатило сердце при виде её пустой, ровно застеленной кровати, бросился в комнату Варьки. И долго сидел на табурете, разглядывая идеальную чистоту совершенно пустой комнаты.
Раннее утро окрасило желто-оранжевым верхушки елей вокруг Варькиного дома. Иван думал, что он не найдёт её дом среди болот, кто-то недобрый стёр все, что было из его памяти, но он нашёл. Каким – то чудом, бес ли, ангел вывел его на тропу, и вот он – дом…
Вот только внутри его не было жизни. И лишь заблудившиеся снежинки тихонько ложились на подоконник приоткрытого окна…
Март закрутил метелями так, что село завалило по крыши – плотное тяжелое покрывало легло на истосковавшуюся по весне землю белым саваном. И задохнулась бы она под ним, наверное, если бы не вдруг грянувшее после череды снегопадов солнце – сияющее, мощное, всепобеждающее. С самого утра начинало оно победное шествие по высокому, ярко голубому небу, и, несмотря на мороз, снег сдавался, проседал к полудню, истаивал украдкой, сверкал хрустальными корочками. И девчонки-старшеклассницы, возвращаясь с уроков, поднимали эту сияющую кружевную красоту, смотрели сквозь ледяные скорлупки на солнышко, щурясь, хохоча в предчувствии весны и любви…