Я выманивал их на людное место, отступая к своей веранде. Все четверо с удивительным куражом преследовали меня, просто тащились от запаха крови.
Мои вопли, которые я издавал с периодом один вопль в три секунды, и одиночный крик девушки не остались не замечены – вскоре послышались голоса и массовый топот. Было слышно, как красавица направила подмогу в сад. Я надеялся, что они успеют прибежать прежде, чем меня пригвоздят к стене вместе с мечом, от которого я уже рук не мог оторвать, хотя намерение было, – третий дубль кончился. Я выдохся…
Дело в том, что даже Карсону Нейпиру, хорошо натренированному в Голливуде только на три полновесных дубля, четвертый и пятый было не потянуть. Я знал свои возможности. И потом – этот меч… уж не знаю, из чего его делали, как ковали. Поначалу ведь я и не понял… Он, знаете, весил, наверное, столько, сколько промышленный молот на заводе листопроката. И всякую секунду становился тяжелее. Непра-правильный был какой-то. Тут, видимо, на Амторе, кроме теории неравномерности расстояний существовала еще какая-нибудь теория неравновесности масс: масса в твоих руках произвольно то уменьшалась, то увеличивалась. Сейчас почему-то росла.
Ну, разумеется, я благодарил судьбу за то, что она предоставила мне возможность всерьез заниматься фехтованием в Германии и танцами – в Австрии. Я рубил – и отскакивал. Я был просто какой-то рубило, который работает мимо, и мастер скачка, вот тут – всегда в цель. Отскакивать в сторону, помня о тысяче градусов в круге – милое дело: куда ни скакни, всюду попал. Только щелкал да щелкал, так на треск изводился, как щелкун какой-то, что, очевидно, массу полезной энергии зря потерял…
Я добрался наконец до изгороди и сражался теперь, повернувшись к девушке своей могучей спиной. Она, очевидно, не сводила с меня глаз. Приварилась, думаю. Женщины частенько не сводили восторженных глаз с Карсона Нейпира, и не всегда такое бывало, когда он ходил в черном кожаном комбинезоне на заклепках с хвостом лисы вокруг горла. Даже когда был прилично одет и не кидал вызов косному обществу голливудских снобов. Трудно сказать, почему женщины награждали меня этими взорами, ведь всегда находились мужчины и глупее меня, и пестрее одетые. Очевидно, харизма. У меня очень сильная харизма. Очень страшная воля, которая иногда перебарывает здравый смысл. И болезнь справедливости.