Мне все равно было, и я согласилась. После десятков молодых буйных жолнеров, которые вытворяли со мной такое, что шестнадцатилетней девушке в страшном сне не приснится, этот старичок был как пустое место.
Прошло несколько недель. Жить у ксендза и вправду было спокойно. С работой по дому я быстро справлялась, потом уходила в свою клетушку, садилась на кровать и сидела часами, ни о чем не думая. И в голове, и в сердце пусто стало, не хотелось ничего и не думалось ни о ком. Все, кого я знала, сгорели в синагоге.
Через неделю или две ксендз меня позвал. Он вообще добрый был, тихий такой, осторожный. За все это время только раз ночью приходил на несколько минут, я даже проснуться толком не успела.
По голове меня погладил, точно ребенка малого, и сказал: дитя, я не могу жить под одной крышей с некрещеной еврейкой. Выбирай, или ты уходишь из Немирова в поисках уцелевших соплеменников, или принимаешь святую веру. Я тебе от души советую стать католичкой и воспользоваться всеми выгодами нового положения.
За окном было пасмурно, а на душе у меня хмуро. Куда идти, кого искать? Да и остался ли кто в живых? Зачем, для чего? Богу я перестала верить, а людям и подавно. Поэтому и согласилась.
После крещения ксендз мне подарил золотой крестик на золотой цепочке. Велел всегда носить поверх блузки, чтобы все видели. Я поносила полгода, а потом сняла. Кто его увидит, я ведь из дома почти не выходила.
Через три года умерла Марыся, служанка, а еще через год и ксендз. Приехал новый, молодой, высокий, смуглый, с бычьими упрямыми глазами. Я испугалась, как теперь будет по ночам. Старичок меня давно не трогал, а вот этот бык очень походил на жолнера.
Но все по-другому получилось. Ксендз утром приехал, вещи разложил, пообедал, что я подала, а потом и говорит: не могу жить в одном доме с молодой женщиной, люди дурное подумают. Собирай свои вещи и уходи.
Какие вещи? Ничего у меня не было, кроме старой одежды Марыси. Ушла под дождь, как пришла, без ничего. Ноги сами принесли меня к развалинам синагоги, на крутой берег. Подошла я к самому краю, заглянула вниз и решилась. Помедлила секунду, не знала, то ли кадиш по себе сказать, то ли перекреститься. Махнула рукой – и головой вниз.
Умерла я сразу, по реке бревно с верховьев плыло, оно мне шею и сломало. А вот потом началось: никуда меня пускать не хотят. И крещеная, и самоубийца. Сказали, пока не умру по-человечески, буду скитаться. Так и мечусь между землей и небом в поисках пристанища.