Бабушкин дом будит воспоминания. В кухне-гостиной лиловый обеденный стол и камин, который сейчас не работает. А в дальнем углу тикают старинные напольные часы.
Два каменных льва на камине держат фотографию мамы, это должно привлечь в ее жизнь богатство. Напротив – лягушка, которая охраняет наше с Сэм фото, она оберегает наше счастье. И повсюду – в корзинах, свисающих с потолка и стоящих на столешницах, и в каких-то мисочках – пучки трав и ароматные палочки, чтобы отгонять плохую энергию.
Я делаю глубокий вдох, и от запаха гречневой лапши, шалфея и стирального порошка веет домом.
Сэм не выглядит довольной. Она скрещивает руки на груди и хмурится.
– Э-э, – говорит она. – Что это?
Я следую за ее взглядом. В другом конце гостиной находится дверь в бабушкину спальню, ванная комната и две лестницы: одна ведет вверх, в спальню в мансарде, а другая – вниз, в подвал. Но сейчас перед дверью в подвал, словно баррикада, высится башня из резных корейских сундуков и картонных коробок.
Мама качает головой.
– Очень странно, да? Зачем она это сделала?
Мама кусает ногти и оглядывает комнату. Мельком я замечаю тревогу в ее глазах. Моя радость улетучивается. Это действительно странно. Коробки здесь не к месту. И бабушки нет.
Что-то темное и леденящее шевелится внутри меня.
– Где бабушка? – спрашиваю я.
Мама смотрит на меня и успокаивает.
– О, не переживай. Я уверена, что она либо в магазине, либо у кого-нибудь в гостях. Ты же ее знаешь, – она улыбается грустно и в то же время обнадеживающе. – Ты рада, что мы здесь, Лили?
Что-то происходит, что-то, о чем она не говорит. Мне хочется расспросить маму, но не хочется, чтобы улыбка сходила с ее лица, и я лишь киваю.
Она собирается сказать что-то еще, но тут меня начинает знобить и бросает в дрожь.
Мама удивленно моргает, словно забыла, что мы промокли.
– Так. Погодите. Дайте-ка я поищу, во что бы нам переодеться.
Наши чемоданы остались в машине, но никто не решается снова выходить под дождь, поэтому мама исчезает в бабушкиной комнате.
Через некоторое время она появляется с полотенцами и бабушкиными шелковыми пижамами. Мы с Сэм хватаем две верхние. Бледно-оранжевая мерцает и переливается в моих руках, словно закат. У бабушки даже пижамы прекрасны.
– Я включу отопление, – говорит мама. – Подождите здесь.
Но Сэм, разумеется, не ждет. Как только мама возвращается в бабушкину комнату, она пробирается между коробками и мебелью и устремляется наверх, в нашу спальню, оставляя за собой лужицы.