– Торжественное собрание, посвящённое Международному юношескому дню, считаю открытым! Предлагаю спеть «Интернационал».
Когда окончилось пение, Володька продолжил:
– Слово для доклада о Международном юношеском дне предоставляется комсомольцу, товарищу Алёшкину.
После этих слов Борис вышел на сцену, подошёл к тумбочке, тоже покрытой красной материей и громко называемой трибуной, положил на неё свой конспект, и тут началась его пытка. Вначале он пытался говорить те фразы, которые запомнил при чтении брошюры наизусть, затем заглядывал в конспект и с ужасом убеждался, что он эти фразы переврал или сказал совсем не в том месте, где это было нужно. Он возвращался назад, тянул слова, листал свою злосчастную тетрадку с конспектом, снова повторял сказанное. Одним словом, это был не доклад, а какая-то мешанина из отдельных фраз и цитат.
Людмила Пашкевич, видя, как проваливается её подопечный, покраснела до ушей; слушатели, в особенности учителя, сочувственно улыбались, перешёптывались, переглядывались, а Борис, чувствуя, что доклад у него не получился, совсем растерялся. Он готов был провалиться сквозь сцену, сквозь пол этого проклятого клуба и куда-нибудь исчезнуть, однако он видел, что не сказал и половины того, что у него было записано в конспекте, и потому продолжал мямлить и тянуть дальше. Наконец, он дошёл до такого состояния, что уже просто готов был замолчать.
И вдруг из зала раздался знакомый голос:
– Борис! Да брось ты свою тетрадку, брось молоть эту чепуху, возьми и расскажи людям по-простому своими словами всё, что ты знаешь про Международный юношеский день и про комсомол. И больше ничего не надо. Ну, а если ты чего-нибудь и недоскажешь, так мы тебя поправим, дополним.
Это сказал Надеждин, он уже выписался из больницы и сейчас сидел рядом с Анной Николаевной, пылавшей огнём стыда за своего неудачливого сына. Увидев мучения Бориса, он решил ему помочь.
Реплика, брошенная Надеждиным, вызвала взрыв громкого смеха присутствующих слушателей и заставила замолчать докладчика. Но, как ни странно, и слова Надеждина, и, главное, смех в зале, последовавший за ними, как бы подстегнули Бориса, более того, они как бы вдохновили его, и он молниеносно подумал: «А ведь и в самом деле, чего это я за этот конспект держусь, как за перила? Ведь в голове-то у меня понятие о том, что нужно рассказать, есть, и цифры, и года я помню». И он бросил тетрадку на стол, чем вызвал новый взрыв смеха, шагнул из-за тумбочки, вышел перед столом и начал: