Широкое, как у потомственного фермера, лицо О’Мэлли, судя по щетине, несколько дней не видело бритвы. Седина серебрила его голову и сверху, и снизу.
– Давно пора было валить с этой распроклятой службы! – ворчал бывший агент. – Век бы не слышать ни про каких sidhe… Так что дальше, салага, ты без меня… Не обессудь…
О’Салливан продолжал сверлить его пристальным взглядом.
– Ладно, ладно! – отмахнулся О’Мэлли. – Изменения в отделе, да. Я ничего тебе не сказал, потому что не хотел приносить дурные вести. А ещё я надеялся увидеть твою глупую рожу, когда ты вернёшься в отдел и всё узнаешь! – Старик хрипло хохотнул. – Вот и увидел. Рожа – глупее некуда, салага.
– Но хоть что-то вам объяснили?
– А чего тут объяснять? – пожал плечами О’Мэлли. – Кавана и директор «Тау» всё порешали между собой и поставили нас перед фактом. Мне такой расклад пришёлся не по нутру и я помахал отделу ручкой. Не хватало мне ещё работать хрен пойми с кем. Я привык быть за напарником как за каменной стеной. А тут поди узнай, кого тебе подсунули… В общем, салага, решай сам, как тебе дальше быть. Больше я тебе не советчик…
О’Салливан с сомнением качал головой.
– Не веди себя как маленький капризный ребёнок! – Дэрмод О’Мэлли подошёл к бывшему напарнику и снисходительно похлопал его по плечу. – Вытри сопли и вали-ка на работу, салага. Нянчись со спецом по хреноклазмам, а мне не мешай наслаждаться пенсией, солнцем, ромом и мулатками. Всё-таки хорошо, что я не увижу, во что превращается наш отдел…
С этими словами старик выпроводил О’Салливана из дома. В отдел Киран вернулся в смешанных чувствах. С одной стороны он понимал, что у руководства имелись свои резоны изменить привычный уклад и раздербанить хорошо сработавшиеся пары полевых агентов, а с другой его душа противилась любым неожиданным и радикальным преобразованиям. Недаром ведь ирландцы слывут консервативным народом.
Его коллеги в офисе имели обескураженный вид – небось тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Возможно Кавана и прав, когда-нибудь они к этому привыкнут, вот только когда?
Траутманна Киран нашёл на прежнем месте и даже позавидовал умению немца абстрагироваться от служебных перестановок и руководящих инициатив. Ему захотелось не ударить в грязь лицом и показать, что он тоже вполне уравновешен и рассудителен, ему по силам ставить работу выше личных пристрастий. Не важно, что он чувствует сердцем, главное, что он понимает разумом, а разумом он понимает, что хочешь не хочешь, а придётся теперь работать по-новому.