Когда Тамара и Валя остались вдвоем (тактичная Рита вышла якобы на колонку за водой), Тамара сказала:
– Ты чего родителям-то грубишь?
– А чего они всё указывают? – ещё выше подняв носик, отвечала Валя.
– Кто это они? Это ж твои родители! – пыталась усовестить старшая.
– А чего они? – не вняв поправки старшей, начала младшая. – Да и все вообще? Стань тем-то, иди туда-то! Никто не спросит – а ты-то кто есть? И еще: ходишь в старом да драном, перелицованном тысячу раз. Никто из них не подойдет и не скажет: «На тебе, одень такое, чтоб когда ты это оденешь – все ахнули».
Старшая поняла, что урезонить сестру с ходу, одной беседой не удастся. Она решила улестить ее, чтоб не испортить отношения. Купила ей чулочки, которых та так домогалась, и уехала. Поняла, что идти на поводу у такого возраста нельзя, и повторять родительские уговоры бесполезно. Этот возраст нужно просто пережить.
«А что же себе? – раздумалась она, лежа на полке под стук колес. – Совсем ничего – так не бывает. Только воспоминания о краснофлотце? Как легко он ей достался. Но учеба и новый, давно алкаемый статус интеллигентной женщины, отдули его молодыми ветрами. Но вспомнить было приятно, для себя лично, чтоб не заплакать.
Когда Тома приступила к своим обязанностям, её подопечные обрадовались. И Климт, и Руминиги, и Ламме, и Подольский, и все, все, все. Языка они не знали, кроме минимума команд, которые им вколотили часовые, она их языка тоже не учила, но душевное общение через глаза, улыбку и тон голоса было обязательно. Часовому – что? Смену отстоял японским бонзой с невозмутимым лицом, побегов и инцидентов нет – смену сдал. А что немцы выдают и как они выдают – всё только от неё, ответработника, зависит. И туда, где здоровенные мужики отказывались, ее временно запихнули бригадирствовать над ними. Потом немцы письмо к командованию писали: «Если возможно, верните нам эту молодую фрау, мы обязуемся сто пять процентов выработки давать, если она вернется». – «Да она практикантка», – отвечали им через переводчика. – «А это ничего, мы опытные военные строители, мы ей подскажем, если у нее знаний не хватит, только верните нам ее».
Чеснок они просили с рынка.
– Ну, как я, беззубый, – показывал Руминиги, – когда нас амнистируют, перед своей фрау покажусь, фройлен Тома? Ну нет, правда, как?»