– Всего на год!
– Давай не будем мелочными.
Я не сказал ему, что для меня так было даже лучше. Сейчас, просыпаясь среди ночи от очередного кошмара, в котором мне снился отец, я мог смотреть на спящего Берна без опасения, что кто-то это увидит. Мог подойти к кровати и слушать его дыхание: это меня успокаивало.
– Тебе все безразлично, – сердился он, – даже то, что Никола поступит в лицей, а мы останемся тут, взаперти. Ты не хочешь учиться. Тебя вообще ничего не интересует.
Неправда. Разговаривать с ним в темноте или, если мы оба молчали, слушать, как с карниза падают капли после вечерней грозы: вот что меня интересовало, и это было лучше всего, что случалось со мной до сих пор. Но почему ему этого было мало?
– Как ты думаешь, на какие деньги они оплачивают частные уроки для Николы? – не унимался он.
– Не знаю. На зарплату Флорианы?
Что-то стукнуло меня по лицу: это был скомканный носок. Я бросил его обратно, но промахнулся.
– А на какие деньги они купили компьютер, дурак ты несчастный?
– Тоже на зарплату Флорианы?
– Вспомни: Чезаре получает деньги за то, что держит нас у себя.
Мне не хотелось, чтобы Берн говорил об этом. «Компенсация расходов» – так это называлось в официальных документах. «Компенсация» – я чувствовал, что это слово написано на мне, точно на этикетке, прицепленной к товару.
– Ну и что?
– А то, что моя мама, как ты понимаешь, тоже посылает ему деньги. При том что все мы тут братья. Посылает каждый месяц. А он тратит их как хочет.
Я увидел, как его тень села на кровати.
– С завтрашнего дня начинаем забастовку, – заявил он.
– В смысле?
– Помнишь книгу про барона, который забрался на дерево?
– Хочешь, чтобы мы жили на оливах? Это и есть твой план? Ты меня извини, но они слишком низкие и растут слишком далеко друг от друга. И Чезаре легко сгонит нас палкой.
И все же я сделал бы это, если бы он меня попросил, ради него я согласился бы просидеть на дереве всю жизнь. У меня было столько непроизнесенных, непроизносимых фраз, которые так и застряли в горле.
– Нет, на деревья мы не полезем, – сказал Берн, – мы ляжем на землю.
Когда Берн глубоко задумывался, он поднимал локоть на девяносто градусов и поглаживал себе ключицы.
– Барон будет для нас примером, но мы все сделаем на земле. С завтрашнего дня – никаких уроков. Никаких молитв. И никакой работы.