Что ж, для начала попробую хотя бы выйти. Не хотелось бы оказаться целью спецоперации «Выкури Инспектора из туалета».
Когда я возвращаюсь, Мартин заканчивает обработку Нейта.
– Теперь ты, – говорит Ева.
Я получаю возможность оценить ее топ и спереди, но сейчас мои мысли заняты совсем другим. Я никак не могу оторвать взгляд от Мартин, и в голове звучит ее крик: «Убийца!».
– И не смотри так на меня, – фыркает она, – я до твоего лица только со стула дотянусь.
Я присаживаюсь на край стола, где минуту назад сидел Нейтан.
Ева берет ватный диск и, замерев на секунду, подходит ближе – а потом еще, потому что изначально встала слишком далеко, чтобы провести внятную обработку повреждений.
Я замираю и на всякий случай обхватываю пальцами столешницу.
Сложно сказать, насколько Мартин некомфортно в этот момент, стоя рядом со мной на таком незаметном расстоянии. Пока она слишком сосредоточенно разглядывает мои ссадины, я рассматриваю ее лицо, и оно смешивается в моей голове с лицом ее брата. И вот я опять слышу крик на площади и ненадолго выпадаю из реальности. А еще чертовски тяжело дышать…
Оценив все, что требовалось, Ева подносит диск и принимается обрабатывать повреждение за повреждением.
Я перестаю двигаться и опираюсь на руки. В голове мелькает хаотичный калейдоскоп образов, но я не могу ухватиться ни за один из них. Поэтому просто смотрю на Еву, подмечая, как она хмурится и как обрабатывает мои раны, хотя могла в очередной раз послать меня ко всем чертям и оказалась бы права. На самом деле мне было бы гораздо проще, если бы она так и сделала.
Сначала Ева касается моих ссадин не особо уверенно, но с каждым разом ее движения становятся более собранными и четкими. В какой-то момент Мартин прижимает вату чуть сильнее, и я невольно шиплю в ответ. Что ж, это отрезвляет.
– Больно? – буднично интересуется Ева.
Я прищуриваюсь и внимательно смотрю на нее: что же происходит у тебя в голове, Мартин?
– Немного.
– Хорошо, – заключает Ева, пока я пытаюсь понять, какого цвета ее глаза.
Голубые? Нет, все же серо-голубые. Серо-голубые с тонкой медной каймой по краю зрачка.
Совсем как у ее брата. Но на площади в них я видел только черноту.
Я вспоминаю, как смеялась Мартин, когда мы застряли в холодильной камере.
«Почему? Почему с тобой?»
Не знаю, Ева. Я, правда, не знаю.