И вот, меня выпустили, это было уже в Москве, я поехал встретиться с Таней, ну и поблагодарить Платона и, особенно, Марка Борисовича. И… он вышел к нам из здания больницы, возле которой мы все собрались. Я удивился, что этот на редкость красивый и даже как-то аристократично ненарочито элегантный незнакомец направляется к нам, но подумал, что это кто-то из друзей Тани или Платона. И когда Таня представила нас друг другу, я, честно говоря, потерял дар речи. То есть я должен был в своей голове сменить образ пожилого всемогущего дяденьки на вот этого парня, моего ровесника, судя по всему, как, спрашивается, мне было уложить это в своей голове?
Но пришлось как-то укладывать. Начать с того, что мы все поехали обедать в ресторан, какие мне, замшелому провинциалу, застрявшему в прошлом веке, и не снились, в меню даже не было цен, Платон после сказал на эту тему, посмеиваясь:
– Это потому что те, для кого важна цена, в такие рестораны просто не ходят. Здесь те, кто расплачивается, не глядя. Впрочем, Марк как раз не из расточителей, просто для него это мелочь.
– Мелочь?.. – я недоверчиво покачал головой, хотя не доверять Платону у меня не было причин. – И сколько же у него денег в таком случае?
Платон пожал плечами.
– Ты у Тани спроси, она знает.
– А мне он помог, потому что Таня попросила?
– Ну, вероятно. Это же справедливо, чего ты расстроился?
– Да нет…
Платон рассмеялся.
– Что, Марк произвёл впечатление?
– Не без этого, – задумчиво кивнул я.
– Не тушуйся, ты тоже производишь впечатление, – засмеялся Платон, толкнув меня в плечо.
– Наверное, мне поговорить с ним надо, – сказал я.
– Наверное.
После того как мы с Таней старались заработать просто на то, чтобы не пропасть в большом городе, принуждённые снимать комнатушки в ужасных коммуналках, принять, что вообще-то Таня привыкла совсем к другому, было необычным ощущением. Но я вспомнил, как она удивлялась и улыбалась суммам, что я называл. Да, она привыкла к иному уровню жизни, я и прежде догадывался об этом, а теперь я увидел это воочию, когда оказалось, что у них даже водитель в личном автомобиле. И машин оказалось не одна, и даже не две.
Но главное впечатление оказалось впереди, когда он припечатал наглеца, что валял Таню по снегу, как я понял, этот Курилов до сих пор в больнице, шину наложили… это было приятно. Но я не хотел чувствовать себя в роли такого же Таниного ухажёра-неудачника, о скулы которого можно почесать кулаки, если что. В этом смысле роль Лётчика Вьюгина мне стала окончательно неясна. Я, было, начал думать, что у них какая-то любовная история, если он всё время стремится мне в морду дать, но Таня не хотела говорить об этом.