Тут выхода было два, позволить ему продолжить его бессовестные поцелуи или… треснуть ложкой. Поцелуев мне совсем не хотелось, картошки хотелось, но не поцелуев. Пришлось треснуть…
Валера выпрямился.
– Какая же ты паршивка… – он потёр лоб и снял шапочку, посмотреть, не испачкала ли я её чёртовой ложкой.
А мне было всё равно, я смотрела в тарелку.
– Да, мы такие… – сказала я, приступая к бледной котлете, которая внутри была тёплой и даже нежной, и вообще вкусной. – А ты есть мне не мешай, нам есть надо.
– Вам?
– Нам с мотором новым. Слышал как оно теперь: дрын-дрын. Ночью в тишине очень громко, всё время слышу… лежу и слушаю: шт-дрын-шт, шт-дрын-шт… Как они выглядят-то, клапаны? Хоть бы показали…
– Я принесу тебе картинку, – сказал Валера, подходя к зеркалу.
В это время вошла медсестра со стойкой капельницы.
– Геннадий Фёдорыч сказал, прокапать вас сегодня. Вы доедайте, я позже приду. Валерий Палыч, вас Владимир Иваныч ищет, – сказала она и вышла.
– Я сегодня дежурю, вечером загляну, – сказал Валера, направляясь к двери.
– И не думай. Ишь ты, придумал…
– Я же говорил: я никуда не денусь.
– А я мужу пожалуюсь, он тебе ремня даст! – смеясь и не оборачиваясь от своих котлеты и пюре, сказала я.
– Я – твой муж!
– Ага, щас! Гуляй, Лётчик! – засмеялась я, настроение всё улучшалось, будто мне какое-то веселящее лекарство сделали.
Едва мне поставили капельницу, как я уснула. И во сне опять кто-то, или что-то, гремя механизмами, делало мне операцию в животе, правда потом боль притупилась и вообще вытекла куда-то… Но, зато, когда я проснулась, в палате был Марк. Я ещё во сне почувствовала его, аромат его тела или тепло его взгляда, я не знаю и не смогу объяснить, но, открывая глаза, я уже знала, что он здесь.
Да, он был рядом, почувствовал, что я просыпаюсь, и пересел ко мне на кровать, взял мои руки своими тёплыми пальцами, прижал к своему лицу.
– Танюшка… Танюшка, Боже мой… я так соскучился…
Я обняла его, поднявшись.
– Марик… милый…
На ощупь он ещё похудел, выступили лопатки, плечи стали костистыми, я отодвинулась, чтобы посмотреть в его лицо, да, ещё похудел, совсем осунулся. Кожа на лице кажется такой тонкой, горячей.
– Ты не заболел? Ты такой горячий, – я прижалась щекой к его лицу.
– Да нет… Ты… тебе можно сидеть-то? – испуганно глядя на мои активные телодвижения, сказал Марк.