Места силы Русской Равнины. Том 4. Места силы 91—111. Шаманские экскурсы. Часть 1 - страница 6

Мусоргский. Слева направо – фото, портрет работы

Ильи Репина, скульптура в исполнении Виктора Думаняна

Когда Модест Петрович соединялся со своим жидким союзником, он белкой скакал по мысленну древу, шизым орлом улетал в облака, внимал демонским трелям Баяна. Нет, телом-то он оставался в трактире «Малый Ярославец» (любимое место силы композитора в Питере), но шаманской душой улетал в платоновские небеса и внимал звукам божественных сфер. Запоминал! Ведь не мог же он в грязном трактире среди забулдыг – во имя всех гильдий и биллей! – нанести божий глас на бумагу. Сочинял, когда возвращался домой, точнее – приходил в себя. Поэтому многое терялось. Но и то, что шаман успел записать, выворачивает ухо наизнанку. Ибо он сумел запечатлеть, как стонет подколодный Змей русского духа4, пробитый георгиевским копьецом5.

Но, даже слушая Мусоргского, обычно мы до конца не слышим этой боли. Ибо ее адаптировали к чинным концертным залам и оперным сценам. В оркестровке, мол, русский гений был слабоват, не знал, как добраться до сердца почтеннейшей публики. Офицеры от музыки его переписывали, прилюдно издевались над ним, особенно – вот мудак! – Цезарь Кюи. И все же у Мусоргского сквозь нормативную музыкальную лексику можно расслышать бодрящую матерщину расхристанных русских богов.

Для этого, правда, надо отвлечься от оперной русскости. Ибо все эти Годуновы, Хованские, стрельцы и юродивые – лишь маски, в которых являются боги на сцене. Их мнимо исторический облик лишь искажает смысл послания русских богов, звучащего в этой чудовищной музыке. А послание было простое и ясное: «Блоха? Ха-ха!»

Душить блоху, паразитирующую на мужике, боги начнут уже вскоре после смерти Мусоргского. Дон Хуан бы тут сказал: надо было заранее слышать грядущее, а не просто сидеть слушать музыку. Надо было услышать взвизги Змея-Юродивого, переходящие в буйство маньяков нуминоза6 под Кромами, понять, чем напугал Громовержца-Бориса плетущий нить судьбы Пимен: «Увидел божий свет, и внучка, и…» Что «и…»? У Пушкина: «и могилку». А у Мусоргского это слово растворяется в звуковом кошмаре, душащем царя. Ибо это именно царь вдруг прозрел и видит – неизбежное. То, что он видит, мы слышим.

Гора Мусоргского от Пошивкинского погоста.

Удобное место, сильное, лысое. И есть объект культа –