На уютном стадионе происходил Футбол, и фигурки в нефтяно-чёрном («наши») соревновались с бело-голубыми в более ловком и напористом обращении с круглым, как планета Земля, мячом. Планета взлетала ввысь или под ударами умелых ног катилась в сторону противника. И звучали кричалки, и хлопалки, и подбадривания, и разочарованные уханья. Мои старые знакомые, седовласые старейшины болельщицкого цеха вновь являли собой постоянство этого лучшего из миров, а заполненные трибуны – в большинстве крепкие местные парни и серьёзные, спокойные мужики – образец братской мужской солидарности, лишённой какой-либо корысти, и готовой ко всякому исходу. Наши – победили, и трогательно-благодарные, не избалованные победами своей команды трибуны терпеливо дожидались прохода футболистов, чтобы вглядеться, крикнуть ободряюще, поаплодировать.
Потом предстала набережная реки с иной, праздной атмосферой, до отказа заполненная фланирующими толпами; на ней где-то звучала музыка – да, это скрипка, и ещё паренёк неподалёку неумело играл на гитаре, но конвертированная благодарность всё равно сыпалась ему в лежащую шляпу, а всюду множество детей, и семьи, и парочки, и компании, и переливающийся бело-сине-красной подсветкой пешеходный мост в унисон с разноцветным миганием на подошвах детских кроссовок и блёстками ярких отражений на чернильной полосе реки.
Остановись, мгновенье! Неожиданно пронзило ясное предчувствие, что нереально-ласковый, внешне безмятежный вечер этот – дарованная свыше передышка, прощальный причал перед грядущим неумолимым отплытием в море тревог и суровых испытаний.
Прохладный июньский вечер опустился на провинциальный русский город. Вдоль подсвеченной закатом набережной реки струятся неспешные встречные потоки: беспечная, громко смеющаяся молодежь, умиротворенные или хмурые пары и влюблённые парочки, наседки-родители с детьми, оживлённо беседующие компании. Смеётся мужским басом, пугая малышей, ростовая кукла – дурацкая розовая лошадь. Фото на память, визги детей, звук гитары, балаганная музыка из плавучего ресторанчика…
И тут, как на нож в масле, наткнулся на него… Невысокий, крепкий мужичок в распахнутой кожаной ветровке, лет за сорок: простое русское лицо, серебряные проблески в волосах, запавшие от усталости или пережитого глаза, плотно сомкнутые губы. Встречал таких: исчезающий типаж умельца на все руки, что управится и с бульдозером, и с танком, и дом построит. Надёжная порода: не отступит, даже если пять против одного. Он шёл сквозь людской поток, с мучительным недоумением глядя на праздную публику. Обособленный от толпы, чуждый ей, словно вестник неминуемого, он отрицал собой эту беззаботность.