Комната от природы не была жестокой или жадной. Иногда она снисходила даже до компромисса. Но когда дело касалось самолюбия, то неважно чем заниматься – главное быть в свите или иметь свиту и при первой же возможности покомандовать кем-то или просто прикрикнуть. Упустить такой шанс она себе не позволяла.
Эта черта характера стимулировала ее непреодолимую потребность в действии, и при случае она смогла бы возглавить армию себе подобных и повести их на штурм – не важно чего. Главное, чтобы все понимали на чьей стороне бессознательное большинство, а, значит – правда.
Но такой возможности у нее не было и, слава богу, не предполагалось, поэтому ничего другого ей не оставалось, как в качестве жертв выбрать тех, кто оказался у нее под рукой – в поле ее зрения.
Таких было немного: старый чистошерстяной ковер, свернутый трубкой у одной из стен, да госпожа Моль, проживающая там же. Портьеры на дверях, оконные шторы и хрустальная люстра под потолком в расчет не принимались – бутафория.
В числе ее обстановки числился и Шкаф, которому в этой чехарде чувств и взаимоотношений отводилась роль символа сословной принадлежности Комнаты – регалия.
– Если он находится во мне, то не важно какая у меня родословная. Шкаф мой крепостной по своему месторасположению, и точка! – утверждала она. – И чем респектабельнее у него внешность, тем больше он подходит на роль моего придворного. И тогда я – не какое-то там помещение… Тогда я, почти что – ее Величество!
Шкаф – придворный! Такая мысль польстила бы кому угодно, но не ему. Он не относил себя к снобам.
– Лишь духовно неполноценным существам страшно быть самим собой, – рассуждал он. – Быть не собой! Это ли не примитивнейшее из фиглярств!? Тем более, когда актерского таланта создатель не дал.
Шкаф часто задумывался о природе вещей, благо свободного времени для этого у него было достаточно. И причин было немало – его внешность постоянно провоцировала окружающих на довольно смелые и, поэтому, очень глупые поступки.
– По-видимому у каждого, кто отличается от остальных, есть повод для философского отношения к жизни, – рассуждал он. – Но глупо носить корону, не являясь королем! И потом, – формулировал он свое кредо, – подлинное благородство не в атрибутах – тронах, коронах, горностаевых мантиях и прочей чепухе. В таких спектаклях с удовольствием участвуют те, у кого нет ничего своего.