– …только до следующей станции, – неожиданно четко закончило трико.
– Порожняк! – звучно, со сластью кинул ему мужик – откуда и красоты такие взялись в этом голосе.
– Что-о?!
– Порожняк! Сворачивай в свой тупик и не бренчи. Надоел.
– Еще и оскорбления! Я долго терпел! – Трико закрутилось, соображая, куда бежать, в какой стороне поездное начальство.
– Ты погоди, не шебутись, – пробовал его остановить верзила.
– Мы с вами вместе свиней не пасли, – был ему известный ответ, который верзила, однако, не понял и удивился.
– А что я – дурной, буду их пасти? У нас их сроду никто не пас. Сами в земле роются.
Мужчина в трико кинулся по ходу поезда.
– Вот и сграбастают, – назидательно сказала вредная старуха с вольного воздуха. – Десять але пятнадцать суток.
Мальчишка заволновался:
– Ты, папка, опять? Тебе что было говорено? С тобой прям никуда не выйди.
– Да вот, высунулся, – поморщился верзила, кивая на мужика. – Ты уж сиди и не высовывайся, тебе не положено высовываться. Понял?
– За это не забирают, – сказал мой товарищ. – Ничего же не произошло. Ни действия, ни мата – ничего не было.
– А пошто порожняк-то? – заинтересовался верзила. Слово ему понравилось, он, видать, и сам мастак был сказать коротко и любил это в других.
Мужик молчал – в нем опять что-то происходило.
– Я спрашиваю: пошто порожняк?
– Бренчит, бренчит! – вдруг зло, яро, едва не на крике сорвался мужик и крутанулся в ту сторону, куда убежало трико. – Я вижу – это он. Это он, он! Я бич, я никто, я отброс, но я десять лет честно работал. Мой отец воевал. А этот… он всю жизнь честно бренчит. Это он, он!
– Кто-о-о? Чего ты раскричался? Кто – он?
– Порожняк!
И, уткнув голову в столик, затрясся в рыданиях. Все – передышка кончилась, хмель снова брал его в оборот. Мы переглянулись, не зная, что делать. Больше помочь ему было нечем, да и прежняя наша помощь пошла, как видно, не впрок.
– А куда едешь? Где сходить тебе? – неловко и озадаченно спросил еще верзила.
Мужик вскинул голову и прокричал:
– Где сбросят. Понятно? Где сбросят. Отстаньте от меня, отстаньте! Не могу-у!
Да, никуда не годились у него нервишки, спалил он их. Мы с товарищем вернулись в свое купе. Старушка, отложив книгу и порываясь что-то спросить, так и не спросила и стала смотреть в окно. Там, за окном, за играющей сетью бесконечных проводов, тянулась матушка-Россия. Поезд шел ходко, настукивая на железных путях бодрым сту-котком, и она, медленно стягиваясь, разворачивалась, казалось, в какой-то обратный порядок.