– Бери рукой, чего там! – Сеня показал на прямо-таки живьем сияющую горку круглых красных помидоров.
Кеша не купился. Он бережно сгреб добытую из-под снега бутылку, погладил ее нежно и восхитился:
– Нашли, а, Сеня? От нас хрен че спрячешь! Она за ночь ишо скуснее сделалась. Нет, правда скуснее. Хошь кажный раз на вытяжку теперь к Васе в снег заталкивай.
– Заталкивай. Я деньги собирать буду.
– А без денег никак?
– За скус платить надо. Теперь за все платят.
– А какие твои труды, ежели она в снегу полежит? – задирался Кеша. – Она лежит, ты к ей не трожься. За что деньги?
– Я тебе говорю: за скус. В Сенином огороде она скус не возьмет, а в моем возьмет. За бесплатно к Сене толкай, она там дури наберется.
– Это пошто она у меня дури наберется? – Только что радовался Сеня: как хорошо, что они с Васей помирились! А он вот что!
– Потому что ты сам дурной.
Сеня подтянулся, заострился, каждую клеточку собрал в готовность.
– Почему это я дурной, Вася? Жду разъяснений.
– Снег вытает, вот тебе и разъяснения будут.
– Ты снегу не давай вытаивать, Вася, – с прищуром и с голосовым прижимом посоветовал Кеша. – Деньги будешь и середь лета грести. Нынче с зарплатой туго.
– Пошли вы! – взъелся и Вася.
Сказано было так, к слову, не для выгона. Так говорят, когда не хотят слушать. Но Сеня с Кешей обиделись и ушли.
Уж и день опять клонился к закату, когда вышли. Сеня расстроился: снова день пропал, снова с Васей поцапались. А с чего поцапались-то? Ни с чего ведь. Совсем ни с чего. Как маленькие.
– Ты за что его не любишь-то? – спросил он у Кеши.
– Жмот он! – все еще горячась, сказал Кеша. – Ишь ты, за снег он будет деньги брать!
– Да он дурака валял. Кто из нас не валяет? Не всерьез же он, в самом деле!
– А что дури бутылка в твоем снегу наберется – это он всерьез? Ты-то чего на него?
– Я по-соседски.
– А я не по-соседски.
Они помолчали, задумавшись.
– Эх, надо было мне эту скатерку-обманку у него поторговать! – сказал на прощанье Кеша. – Чего только не придумают, чтобы людей дурить! Не отдал бы: жмот.
1995
Вспоминаю себя, мне тринадцать лет. Мы живем в леспромхозовском поселке, я только что вернулся на летние каникулы из школы, которая находится в райцентре, в пятидесяти километрах от дома. Живем без отца, нас у матери трое, я самый старший.
С вечера мать начинает тяжело вздыхать: завтра и послезавтра, в пятницу и субботу, общественная баня, мать – банщица. Ей надо натаскать с речки подле Ангары по крутому красному яру сотни ведер воды, чтобы заполнить два огромных чана. Руки у матери вытянуты, болят, болит и спина, а на коромысле воду по крутяку не поднять, коромысло не годится.