Василий вернулся на другое же лето. Удачи он на приисках не добыл, денег тоже, он приехал исхудавший и обовшивевший, в одной гимнастерке, которую Настя потом долго парила и проглаживала. Неделю Василий отсыпался в амбаре, никуда не выходя и ни с кем не разговаривая, потом снарядился и ушел в тайгу.
С тех пор он больше никуда не уезжал.
* * *
Июль, вторая половина месяца. Лето пошло на убыль, но дни стоят душные и тяжелые, они накрыли деревню, как стеклянные колпаки, сквозь которые пробивается солнце, но не может пробиться ни одно дуновение ветерка. Дороги безудержно пылят, и пыль, оседая на крышах, делает все дома старыми, похожими на прошлогодние скирды. Над Ангарой стоит дым: где-то горят леса.
Колхоз уже откосился, уборку начинать еще рано. Колхозники, как могут, используют эту небольшую передышку для себя – теперь начинается личный сенокос. По утрам деревня уплывает на острова, уходит в тайгу, в домах остаются немногие, и они усердно по два раза в день, утром и вечером, поливают огороды. Над огородами, несмотря на жару, стоит дружный огуречный дух.
У Петра и Насти покос в одном месте – от деревни пятнадцать километров. Бегать каждый день туда и обратно тяжело, поэтому уходят сразу на неделю, чтобы пораньше начинать, попозже заканчивать.
На две семьи с ребятишками и с хозяйством остается одна Таня. Василий тоже мог бы никуда не ходить, но он уже привык к таким походам и считает себя обязанным помочь сыну и дочери. Впервые в этом году на сенокос увязался Васька, девятилетний сын Петра.
Погода сенокосная, сено в жару сохнет быстро, но косить тяжело: трава перестояла и высохла еще на корню, так что только успевай отбивать литовки. У Василия прокос широкий, но недлинный, он часто останавливается и курит, отирая рукавом рубахи пот со лба и затылка.
– Васька! – кричит он. – Где котелок?
Васька бегом приносит воду, и Василий жадно пьет, потом задирает голову и щурится на солнце. Кажется, солнце, как мяч, закатилось в яму, откуда ему ни за что не выкатиться – вот и будет теперь жарить бесконечно.
– Хошь бы какая дешевенькая тучка прикрыла, – бормочет Василий и снова берется за литовку.
Петр косит в сторонке, он в майке, голову повязал носовым платком. Его литовка, вонзаясь в траву, уже хрипит от бессилия. Петр поднимает ее, окунает брусок в воду и начинает отбивать. Еще не отбив, он оглядывается на Василису – она давно уже неподвижно сидит на колодине.