Еще и почтительное расстояние между ее носом и верхней губой, стремительно увеличивалось, всякий раз, как она произносила злополучную "р".
Очаровательная мадам.
– А чего Вам не сидиться тут? – спрашиваешь ты вдруг, стоя совсем у ступеней.
– Смешно! Здесь так тоскливо и одиноко. Что тут делать?
– А что Вы во Франции делать будете?
И Дохлая совсем сутулилась, складывая плечами грудную клетку, и опущенный рот ее поплыл еще ниже:
– Жить, – сказала она неуверенно, будто не задумывалась еще ни разу об этом.
– Так идите, – говоришь ты, – живите. Всяко лучше чем тут сидеть сутками.
И она уходит.
И в миг вокруг тебя оглушительно пустеет. Рядом, на десять шагов, никого: ни посетителей, ни служащих. А у пролета в приоткрытой каморке виднеется стол, а на столе ты отчетливо видишь ее! Блестящую аккуратную маленькую заветную печать.
Печать, которую ставят на обложку инсуна, чтобы можно было выехать заграницу. Печать, за которой гоняются все жители города.
Мое спасение, моя цель жизни, мечта. Решение всех моих проблем, и проблем той дохлой женщины. Вот она – бери, не хочу. Хватай же.
Возьми! Ну!
Пожалуйста…
Ты в последний раз оборачиваешься оглядеть зал, сжимаешь кулаки, и бежишь вверх по лестнице.
Ты просто уходишь.
Махнув рукой, не обратив внимания, не посчитав значимым, ты просто плюешь на возможность сбежать из города.
Словно топчешь мою последнюю надежду.
Будто закапываешь меня здесь живьем.
Предаешь то немногое, что мне еще было важно.
Ты просто уходишь.
И я никогда тебе этого не прощу…
***
В кабинете издалека слышится гомон. Люди что-то шепчут, спорят, злятся. И только ты входишь…
Тишина.
– В туалете такая очередь, вы бы знали, – шутишь ты, пытаешься то ли разрядить обстановку, то ли оправдать опоздание.
Шейми единственное пестрое фиолетовое пятно в толпе. Остальные человек семь, как пешки, то в черных, то в белых мантиях. Они глядят на тебя выжидательно. Сверлят взглядом. И… Проходят мимо.
Не переминув, впрочем, толкнуть тебя плечом в узости дверного проема.
Ты ребячливо показываешь язык вслед, как вдруг на тебя налетает Шейми.
Бьет рукавами как хищная птица крыльями, хватает когтями, и клюет:
– Это по-твоему шутки?! Совсем рассудок посыпался? Тебе за последние два дня ни одной перитаки не начислили! Ты же совсем не работаешь!
И Шейми приволокла тебя к столу, бросила жертвой в гнездо бумаг. А следом упорхнула к себе. И стала кружить коршуном вокруг кресла: ни сесть, ни постоять спокойно. То губу грызет, то руками всплескивает. И волнуется, на тебя глядит.