В моей жизни есть только один человек, кому я не никогда не решусь сообщить о новой работе. Мама. С ней даже праздно болтать о храме нельзя. Разволнуется.
– Иди за свой стол, хватит подглядывать, – моя просьба звучит как приказ, а Шейми только их и воспринимает, разворачивается показательно обидевшись, и возвращается на свое место.
Мама всегда пишет от руки – никогда не пользуется информатирами. Не любит их. Ворчит вечно, спорит, ругается с ними, будто они ответить могут.
И аббатство мама терпеть не может. И бранит всегда хранителей. От одного их упоминания губы жует, сжимает ладони, раздувает ноздри.
Инсун свой прячет непременно на замок в шкатулке. Сам инсун не видит. Но каждый раз в тишине и темноте открывает резным причудливым ключиком замок, глядит в пустоту шкатулки и вздыхает.
Хоть убей, ума не приложу, зачем она инсун прячет. Может не хочет, чтобы хоть один человек на свете знал о ее жизни: ни бывший, ни действующий хранитель.
"Все они идиоты", – любит говорить мама. По-началу ласковое "идиоты" распространялось на обитателей аббатства, но шли годы, и теперь каждый лавочник пару раз за месяц идиот, а еще чаще соседи. Иногда достается случайным прохожим. Меня величали заветным словом лишь однажды, когда мы с учителем в школе подрались. Мы тогда не пришли к общему решению задачи, и получили одно на двоих беззлобное с придыханием "идиоты".
Если мама узнает, куда я лезу, где теперь работаю… Так и вижу: бестолковый взгляд, надеющийся, что это шутка, взметнувшийся брови, беспокойные пальцы, что юбку будут гладить без единой складки, и голос, что чуть дрожит: "ну, ладно", скажет. А еще хуже – мама кивнет с разочарованным мычанием. И повиснет в воздухе эти невысказанные слова "идиоты-идиоты-идиоты".
В письме мама пишет, что скучает. Точнее, что ей скучно. Что встретиться хочет, а то в гости приходит – меня никак не застанет.
Скверная ситуация. Мне аббатство покидать нельзя. И так подумать, быть в нем тоже.
– Эшли, – канючит Шейми.
Голос у нее недовольный, будто нехотя меня зовет или десятый раз докричаться не может. Хотя, могу поклясться, это не так.
– Тебя вызывают, – прежде чем дать хоть чуточку больше информации, она убеждается, что я гляжу ей в глаза. И упивается мои видом. Она наслаждается тем, как мои глаза расширяются, а брови пугливо дергаются. Шеймм хищно улыбается, – просили зайти в хранилище до завтрака.