– Доброе утро, господа, – он потер ладони в кожаных перчатках и лихо присел на корточки рядом со мной. – Так-так-так, да это смахивает на убийство, – немедленно заключил он.
– Думаете, она прознала об изменах и хотела его сжечь, выдав за несчастный случай? – спросил местный офицер наивным тоном школьника, и этот вопрос оскорбил меня до глубины души. Неужели они могли допустить, что этому кретину действительно удавалось дурить меня все эти годы и что это может быть единственным возможным мотивом? Тем не менее слова этого юнца в очередной раз подтвердили, что «слава» о похождениях моего мужа успела достичь ушей всех жителей графства без исключения. Еще более отвратителен мне был ответ Кеннета:
– Достопочтенный господин Ф., мой друг и наставник, имел чистейшую репутацию, а клеветать, в особенности клеветать на человека, уже не имеющего возможности вам возразить, как минимум, недостойно. Если вы намерены оскорблять моего покойного друга, завтра же слетите с поста, офицер. А теперь найдите мне мел!
Все тут же закопошились, и через полминуты мел был найден. Кеннет принялся чертить траекторию наших с мужем вчерашних перемещений. Зачем? Еще и по сгоревшим, а затем промокшим половицам? К тому же обычно мелом очерчивают положение лежащих тел, а не их перемещения. Но идиотские выходки инспектора в полиции считали подлинной гениальностью, поэтому все присутствующие затаили дыхание.
Кеннет и мой супруг были хорошо знакомы, я бы даже сказала, первый был одержим персоной последнего и набивался если не в друзья, то, по крайней мере, в доверенные лица. И расследовать смерть моего благоверного для него стало делом чести. Он деловито ходил от одного угла к другому, что-то шкрябал на истлевшем полу, стирал тряпкой, перечерчивал. Я слышала, как иногда он нервно снимал перчатку, чтобы погрызть ногти, и потом с еще большим энтузиазмом рисовал что-то у моего носа.
– Ну-с, как-то так, – с самодовольной ухмылкой он отряхнул перчатки.
Если бы у меня на тот момент имелись глаза, я безвозвратно закатила бы их, слушая всю ту чушь, которую с важностью полководца и безмятежностью булыжника излагал инспектор в последующие пять минут:
– Исходя из имеющихся у нас данных о том, что госпожа Ф. не присутствовала на ужине, берусь предположить, господин Ф. поджидал ее в спальне для необходимой нравоучительной беседы. Опросив прислугу, я выяснил, что так называемые прогулки госпожи Ф. не были редкостью и вызывали серьезное беспокойство господина Ф. Сама госпожа жаловалась служанке на то, что муж не дает ей свободы. Выходит, всякий раз она совершала променады тайком, а преданная прислуга выдумывала ей прикрытия. По всей видимости, она стала терять бдительность, и похождения становились явными. Не стерпев непослушания жены, господин Ф., будучи человеком темпераментным, задумал ее наказать. По возвращении супруги он в порыве злости ударил ее лампой по задней части головы (это доказывает вмятина на черепе). Естественно, это было по неосторожности. Затем лампа выскользнула из его рук, и все вспыхнуло. Этим объясняется расположение тел: госпоже был нанесен удар у кровати, господин же полз к двери, зовя на помощь. Дверная ручка, даже если он и пробовал провернуть ее, не поддалась. Если схватиться за нее слишком резко, ее заклинит: камердинер подтвердил, что она действительно барахлит. А предполагаемые крики господина Ф. разбудили слуг слишком поздно. Тела – упаковать, вскрыть, отчеты – мне на стол. Но тут и без отчетов все предельно ясно.