Ей было лет 28–29, среднего роста, стройная, в грубом темно-зеленом шерстяном платье, в кожаной безрукавке, в меховой черно-белой накидке из шкурок песцов, с грязными сильными руками, с короткими словно обкусанными ногтями, она казалось такой же первозданной и дикой, как и вся эта холодная каменистая равнина.
Женщину звали Далира.
Позже, обустроив скромный лагерь у отвесной скалы, где было почти метровое углубление и где можно было так уютно укрыться от ветра и чувствовать вокруг себя стены и даже крышу, они сидели вокруг костра и орудуя деревянными ложками, радостно утоляли голод густой наваристой похлебкой из пойманной днём рыбы, сдобренной луком, шафраном и укропом. Похлебку закусывали еще и твердыми ржаными лепешками. Так что ужин вышел на славу.
Первым закончил Анвелл. Он, как и положено, первым и начинал. Его мать и сестра не мешали ему и ждали пока он утолит свой острый мужской голод. Ибо ведь его мужской голод был важнее чем их, женский и терпеливый. Облизав и убрав ложку, он вынул из ножен меч, достал плотную тряпицу и принялся с важным видом полировать клинок. Далира и Синни доедали похлебку, переглядываясь и улыбаясь друг другу.
Как обычно на сытый желудок всех потянуло на разговоры. Но вот только веселых тем для разговоров у беглецов не было.
Синни отстраненно проговорила:
– Мне вчера снилась белая собака, убегающая от стаи волков.
Далира укоризненно поглядела на дочь.
– Ты опять начинаешь?
Девочка пожала плечами.
– Ничего я не начинаю. Просто снилось. – Но немного помолчав, она всё-таки не выдержала и добавила, ни к кому конкретно не обращаясь: – И почему мы всегда должны убегать?
Далира посмотрела в огонь.
– Мы не убегаем, – сказала она. – Мы просто идём дальше.
Дочь недовольно поглядела на мать и решительно произнесла:
– Зачем нам этот Тулла, если все другие не любят его и их бог Луг?!
Далира подняла глаза на дочь. В глазах женщины то ли плясали отблески костра, то ли пылали огоньки гнева.
– Я тебе сейчас пощечину дам, – спокойно и холодно сказала она.
Синни сразу стушевалась.
– Тулла – бог твоей матери и твоего отца, – строго сказала молодая женщина. – Бог всех твоих предков. И то что какие-то другие люди любят его или не любят не имеет никакого значения. Если бы допустим людям не нравился твой отец, ты бы что, тоже отказалась бы от него, сказала бы: зачем мне этот отец, если все другие не любят его? Так что ли?