Я сейчас стою на своей застекленной лоджии с теплым полом и осматриваю открывающиеся мне просторы. Обилие лесов и полей в этой местности давно заменены «Пятёрочками» да «Магнитами» в шаговой доступности.
Наш дом-свечка состоит из одного подъезда и 17 этажей. Я, конечно, понимаю, что есть фундамент, вросший в землю, есть «мильон» регламентов и схем, которые гарантируют, что наш дом стоит твердо на земле, опираясь на нее всеми двумя, простите, одной ногой. Но вы вот поставьте спичку на стол и посмотрите, насколько устойчиво она стоит, ой, лежит…
Так что, Рита, я плохо сплю не из-за травм детства, а из-за того, что живу в современном «мега» устойчивом здании. Мои родители меня любили и любят самой пламенной любовью. Они всю жизнь меня оберегали от травм возможных и реальных, поэтому с самого первого моего появления в их семье, родители через слово вставляли фразу о том, что я удочеренная.
Эти святые мои мама и папа беспокоились, что, если я узнаю о своем удочерении от чужих людей или в неподходящий момент, то у меня будет травма. Думаю, Рита, у меня и, вправду, образовалась травма от постоянного упоминания о том, что я не родная. Биологических родителей я не знаю, о братьях или сестрах слыхом не слыхивала. Так что жила я в полном спокойствии и согласии со своими неродными родителями.
Мама очень хотела ребенка, поэтому меня и взяли из детского дома. Об отце я такого сказать не могу. Ему дети не нужны были ни свои ни чужие…
Как мама сумела его убедить в том, что меня нужно забрать из детского дома, одному богу ведомо. Отец с трудом вспоминал мое имя, сколько мне лет, что, я, вообще, есть.
Не сказать, чтобы папа был плохим мне родителем. Я думаю, что он был и есть непонимающий, как это без его участия и без участия его жены, вдруг появилась я.
Не ходила ведь его жена возлюбленная к ведьме, которая дала ей семечко и велела посадить в горшочек, поливать и ждать всхода? Если бы так случилось, отец быстрее бы поверил в меня. Но было, вероятно, по-другому.
Наверное, был казённый холодный кабинет, море бумаг, равнодушные сотрудники в белых халатах, сочувственные или завистливые взгляды иных родителей, не могущих зачать. А потом запеленатая в тряпочки появилась я.
Я была тихая, потому что знала, на мой плач никто не откликается. Я была не голодная, потому что умела терпеть лишения. Мама впервые меня прижала к своей пустой груди, и с тех пор любила, как могла, как любят неродного, чужого ребенка. А отец был доволен, что жена перестанет смотреть на детей с тоской и отчаянием. Кто уж из них не был способен завести детей, я не знаю. Но рада тому, что их репродуктивное увечье не передастся мне по наследству. Я ведь, черт возьми, не родная!