Можно ли назвать горящими глаза темно-голубого цвета? Я повернула голову и посмотрела в зеркало старого трюмо, увидев там отражение почти незнакомой женщины со взглядом, наоборот, потухшим. Под нижними веками пролегли голубоватые тени. Каштановые волнистые волосы до плеч, довольно светлые, с рыжинкой, спутаны. Тонкая, от бледности отливающая синевой рука держит большую чашку… Худощавая и в зеркальном воссоздании словно изломанная фигура. Это я. Анна Д. Мне почти тридцать пять. И я одна в этом мире. Последний месяц я питаюсь бутербродами, пью кофе и иногда чай. Ко мне неумолимо подступает моя проблема – апатия. Но я знаю, что должна держаться. Если бы он был здесь…
Эта заметка появилась в соцсетях несколько дней назад. После публикации мой второй смартфон (у меня было два, один – для своих, второй, с двумя симками, – для всех остальных) трезвонил без перерыва. Бывшие визиторы, бывшие одноклассники и бывшие знакомые хотели знать: как это случилось? Почему? Что делает полиция? Хожу ли я по моргам? Звоню ли я в больницы? Словно несколько строк в интернете дали людям знак: теперь можно прервать вежливое ожидание новостей и обрушить на Анну Д. шквал вопросов и сочувственных возгласов.
Откуда автор взял эти «горящие глаза»? Да и не ходила я по улицам. В основном я езжу на машине. И по утрам бегаю. Мне нравится тишина и пустота большого города в половине шестого утра. Когда солнечный свет только брезжит на горизонте, а воздух еще чист и свеж.
Из коридора донесся звук ключа, проворачиваемого в замке. Я не пошевелилась. Я знала, кто это.
– Аннушка, – ласково сказала Тамара, заходя в комнату.
Я не двигалась. Мой взгляд по-прежнему был прикован к невидимой точке на небе.
– Ты опять не стала обедать? Я же курочку потушила…
Я очнулась.
– Курочку?
– Да! – обрадованно произнесла Тамара. – Подогреть?
– Не надо… Я там утенка купила резинового, для Котика.
– Ты моя умничка, добрая девочка моя…
Не выношу, когда Тамара начинает сюсюкать. Но ничего с этим поделать нельзя. Она знает меня с восьми лет и все эти годы я борюсь с ее пришепётыванием и умилительными взглядами. Вернее, уже не борюсь. Во-первых, бесполезно, во-вторых, это ее единственный недостаток.
Ее сын Константин, или Котик, был умственно отсталым, а помимо того имел еще целый букет неизлечимых болезней, в том числе неврологических. Ему требовался постоянный уход. Поэтому, когда в девяносто четвертом Тамара осталась одна с несчастным младенцем, одновременно потеряв мужа и работу, мои родители предложили ей свою помощь. То еще были бедные, почти нищие годы. Все, что было у нас – эта большая четырехкомнатная квартира, доставшаяся отцу по наследству от его отца, генерал-майора артиллерии. Все, что было у Тамары – тоже квартира, но однокомнатная, на нашей же лестничной клетке, и тоже доставшаяся ей по наследству. Родители делились с ней всем – едой, деньгами, одеждой. Если удавалось что-то из этого списка добыть… Папа – инженер-конструктор на заводе, месяцами не получал зарплату и подрабатывал, таская ящики в соседнем винном магазине. Мама – учитель младших классов в школе, продавала на стихийном рынке рядом с метро некоторые книги из обширной дедушкиной библиотеки. Мы с братом собирали бутылки и лом и сдавали их.