Из-за него я не мог брать высокие ноты: забитые лобные пазухи просто не резонировали. Что касается его лечения, то мама ещё во время моего детства-юношества безуспешно перепробовала все официальные и народные средства, и я к нему просто привык и не обращал особого внимания. До тех пор, пока наш фониатр во время очередного осмотра не вынесла страшный приговор, от которого у меня подкосились ноги, и «небо стало чёрным». Она сказала: «Ну что, друг, солистом тебе не стать, будешь всю жизнь петь в хоре. Разве что ещё одно средство попробовать». «Какое?» – с надеждой спросил я. Её ответ вывел меня из ступора: «Долбить череп!» – улыбнулась она. Ухватившись за этот жуткий лучик надежды, мелькнувший в «чёрном небе», я согласился.
Это оказалась процедура по расширению лобных пазух. В отделении хирургии, куда я лёг по направлению от училища, меня посадили на кресло, привязали ремнями руки-ноги и вкололи местную анестезию. Через пять минут ко мне подошёл здоровый мужик в белом халате. В левой руке – зубило, в правой – молоток. И со словами: «Ну-с? Начнем?» воткнул мне зубило в нос и принялся со всей дури бить по нему молотком…
Не буду описывать, что происходило с моей головой, но отходняк шёл неделю. От нечего делать я бродил по коридорам больницы и наткнулся на занимательный стенд во всю стену. На нём было прикручено всё, что достали хирурги из желудков пациентов. Там можно было стоять часами и удивляться возможностям человеческого организма. Не хватало только кнопки «сортировать» с выпадающим меню: по возрасту, по профессии, по глупости. Соски, машинки и всякие пупсики – это дети на вкус пробовали и случайно проглотили; ложки, вилки и ножи – наверное, повара; ножницы, иголки и пуговицы всех мастей – швеи и портные обедали, а плоскогубцы и гаечные ключи – может, слесаря закусывали. Вот к какой категории отнести замки всех размеров? Разве что молодожёны союз закрепляли?
Что касается перенесенной мной «пытки», результат был в прямом смысле налицо: насморк исчез, и после выписки я начал петь как Робертино Лоретти, Лучано Паваротти и Фредди Меркьюри вместе взятые. Я был счастлив. Мой преподаватель был счастлив. А через полмесяца хронический насморк вернулся, и у преподавателей опустились руки.
Но не у меня. Отработав сезон в хоре Екатеринбургского оперного, вдоволь напевшись Бориса Годунова, я решил-таки победить эту «сопливую» преграду, что отделяла меня от мировой славы.