4
Всё произошедшее потом запечатлелось в памяти Юноши неясными, смазанными картинками, расположенными безотносительно друг к другу. Он помнил, как они с Дедом вышли из дома и направились к старой, давно неработающей котельной, расположенной буквально в полукилометре от дома.
Темнота.
Котельная. Полутьма. Затхлый воздух, наполненный неизвестно откуда идущим паром. Сильный запах ржавчины и плесени. Ужасная жара, от которой идёт кругом голова. Проржавевшие насквозь трубы, разбитые манометры. Хруст стекла под ногами…
Темнота.
Разлагающееся тело Александры, которое раньше было образцом красоты, а ныне буквально кишит червями и разваливается на куски гниющей плоти при малейшем прикосновении. Оно лежит на руках у Юноши, который нежно гладит Александру по голове и целует в покрытые трупными пятнами остатки губ. Юноша рыдает.
Темнота.
Вспышки милицейской сирен. У входа в котельную – два «УАЗика» и «РАФик» скорой помощи. Да только кому, к чёрту, кроме Юноши, здесь нужна медицинская помощь?! У машин стоят пять милиционеров – два сержанта, майор, лейтенант и стажёр, который, согнувшись пополам, извергает содержимое своего желудка на землю. Оно и понятно: он ещё совсем мальчишка, а от увиденного здесь даже у бывалого майора лицо белое, словно в нём не осталось ни капли крови. Тело Александры лежит на земле, завёрнутое в простыню.
Майор подходит к Юноше и начинает ему что-то говорит, но тот не слышит ни слова. «Ей же ничего не видно», – тихо произносит Юноша. «Что-что?» – недоуменно переспрашивает майор. «Ей ничего не видно!» – Юноша говорит уже так громко, что стоящие у машин врачи и милиционеры поворачиваются в его сторону. «Но…» – начинает майор. «Вашу мать! Неужели вам трудно снять простыню с её лица?! – Юноша срывается на крик. – Она должна в последний раз увидеть небо, это вы понимаете?!»
Он бросается к телу Александры, но буквально в метре от него Юношу обхватывают сильные руки, и Дед оттаскивает его в сторону. «Пустите меня! – голос Юноши срывается, превращаясь в какой-то истеричный визг. – Мне нужно открыть ей лицо!» Но Дед неумолим. Он усаживает Юношу на землю, продолжая сжимать его в своих не по возрасту крепких объятьях.
«Поймите, она так любила небо, – рыдает Юноша. – Откройте ей лицо, пожалуйста!»
Слёзы текут по его лицу ручьями, а с нижней губы по подбородку бежит толстая струйка слюны, капая на некогда белоснежную рубашку, теперь всю измазанную в пыли и ржавчине.