Когда багаж выгрузили из самолета, Гай забрал свой чемодан. Он сходил на их старую квартиру и набил рюкзак и чемодан книгами.
– А как же твоя одежда? – спросила Гарриет.
– У меня в рюкзаке есть смена белья. С остальным я возиться не стал. Одежду везде можно достать.
– Как и книги, – сказала она, но спорить было уже поздно. – В квартире кто-то был?
– Нет, там всё так же, как и было.
– Никаких вестей о Саше?
– Никаких.
Когда автобус остановился на углу напротив «Зонара», Гарриет указала на сияющие окна и столики, окруженные плетеными стульями, и сказала:
– Там сидит Якимов. Это его любимое место.
– Яки тоже здесь! Прекрасно! Давай отнесем багаж и пойдем к нему.
– У тебя есть деньги?
– Ни единой драхмы. Но у тебя же что-то есть?
– Совсем немного. И я жутко устала.
Гаю не терпелось погрузиться в новый мир, но он вынужден был признать, что тоже устал. Это его встревожило, но, поразмыслив, он сказал:
– Прошлой ночью я не спал. Может быть, в этом дело.
– И чем ты был занят?
– Мы с Дэвидом играли в шахматы. Я хотел переночевать в нашей квартире, но Дэвид сказал, что это будет безумием, поэтому мы пошли к нему.
– Ты оставил его в Бухаресте?
– Нет. Его должность не подразумевает дипломатических привилегий, поэтому его выслали в Белград. Мы вместе добрались до Софии.
Гай улыбнулся, вспоминая их прощание. Как сказал Дэвид, они были свидетелями bouleversement[2] до самого конца.
– Когда мы ужинали, – сказал он, – вокруг сидели одни немецкие офицеры. Мы никак не могли перестать смеяться. Я решил, что останусь в случае необходимости, и Дэвид называл меня стойким оловянным солдатиком. Мы так хохотали. Немцы то и дело на нас оглядывались. Видимо, думали, что мы сумасшедшие.
– Ты и есть сумасшедший, если хотел остаться в Румынии.
– Ну не знаю. Мне не приказывали уехать, но на следующее утро на меня набросились в миссии и сказали, что нас всех высылают. На этот раз безотлагательно. Дэвид как раз собирался в аэропорт, так что я поехал с ним. Молодой Фицсимон обещал сообщить тебе.
– Да, кто-то сюда дозвонился. Якимов мне передал. Знаешь, он говорит, что занимает ужасно важный пост. Его взяли в Информационное бюро.
– Милый Яки. Я буду ужасно рад его видеть.
В тусклом освещении, царившем в подвальной столовой гостиницы, обычно свежее лицо Гая казалось серым и осунувшимся. Пока они ужинали, он то и дело вздыхал от усталости и удовольствия, но не выказывал ни малейшего намерения идти спать. Вечер только начинался; неизвестно, что их еще ожидало.