– Не уверен, что…
Он как-то неловко замолкает, словно его отвлекли. Может, лапшу варит? Он всегда готовит лапшу на Рождество. Каждый год. Однажды я ее нарисовала: огромные желтые пласты теста, раскатанные тонюсеньким слоем по столу. Центром картины была скалка.
Дэниел покашливает.
– Может, тебе лучше оставить ей сообщение? Ты ей писала?
Я морщусь. Он что, шутит?
– Не, не хочу, чтобы она прочла на работе. Может, попросишь ее позвонить, когда вернется домой?
– Домой?
На сей раз пауза звучит как-то иначе. Ни вздоха, ни шороха.
Когда Дэниел заговаривает снова, в его голосе слышится напряженная печаль.
– Мира, мы с твоей мамой не живем вместе. Она тебе не говорила?
Я прикрываю свободное ухо ладонью. Наверняка я что-то неправильно расслышала.
– А? Что такое?
– Мы с твоей мамой разводимся. Я съехал две недели назад.
Это что, какая-то странная шутка? В моей голове мечутся обрывки вопросов, но я не могу их поймать. Кто-то проталкивается мимо меня с чемоданом, и от удара по колену слова вываливаются у меня изо рта.
– Что… Я не… Разводитесь?
– Мне очень жаль.
Похоже, ему и правда жаль. Но это неважно. Мне снова нечего сказать. Все так внезапно, так странно. Разве… разве хоть что-то предвещало развод? Я прожила с папой в Сан-Диего от силы полтора года, да и то возвращалась домой на шесть недель, когда умерла Фиби. И приезжала на каникулы! Я думала, у них все хорошо. Так мне казалось.
Я делаю шаг вперед, словно что-то меня толкает. Шагаю без цели: мимо зоны прибытия, мимо информационной будки, мимо чемоданов, раскладушек, семей с детьми. Дэниел говорит, что я по-прежнему для него важна – как и мама, разумеется, – и что он не хотел причинять никому боль. Я спускаюсь по эскалатору и бреду по нижнему уровню аэропорта. Вот конвейеры с багажом, вот убегающие в никуда ряды пластиковых стульев…
– Мира? – Туман в моем мозгу прорезает голос Дэниела. – С тобой все хорошо?
Какой до смешного нелепый вопрос. Однако я не смеюсь.
– Я… Это… Мне надо позвонить маме.
– Мне правда очень жаль. Странно, что она тебе не сообщила.
– Да уж. Получается, нас таких двое.
Обменявшись обещаниями не пропадать (я соглашаюсь позвонить, если что-то понадобится), мы вешаем трубку. Да уж, веселого Рождества. Счастливого Нового года. У меня так трясутся руки, что я еле-еле попадаю по кнопке сброса. Я останавливаюсь, чуть не врезавшись в бетонный столб. Меня мелко потряхивает, словно от электрического разряда: энергия, которая не находит себе выхода. Дэниел уходит от мамы.