Так что сейчас я взывал к нему. Ну, еще и потому, что взывать к двум другим из этой троицы было бесполезно. Один только и мог, что гнусно хихикать, не открывая глаз, а другой уже с вечера успел продемонстрировать свою полную непригодность. Преисполненный энтузиазма, он – будучи еще трезвым – на просьбу склеить два листа ватмана склеил их, положив один НА другой, после чего с гордостью показал получившееся изделие. Оценив качество (густо намазанные клеем листы склеились намертво), и поняв, что это сделано не для прикола, я согнулся пополам от хохота.
– Эндрю… (хохот), мы же… (хохот) делаем просто большую газету (хохот), а не фанеру (ржание)! – едва смог я вымолвить. И, видя растущее недоумение на его лице, из последних сил пояснил: – Надо было соединить их, склеить встык, один ЗА другим (всеобщий хохот).
Так. Лучше уж пусть спит. Ватмана больше нет, а для исправлений последствий его новых неожиданных решений вре́мени больше нет. Вся надежда только на Вовку – он же не пьянеет никогда.
– М-м-м… – ответил Вовка, не открывая глаз (и этот туда же, сговорились они, что ли, глаза не открывать?)
– На фиг! – эхом озвучил он мне свою твердую решимость в безучастности.
– М-м-м! – приветствовал он бутылку пива, предусмотрительно спрятанную мной в разгар вчерашнего веселья и, обозвав меня жалким прислужником диктатора (имелась ввиду замдекана), взялся доделывать подписи к рисункам. В основном, правда, это превращалось в пустое разглагольствование и смех, и деятельностью – тем более продуктивной – вряд ли могло быть названо, но мне и такая поддержка была важна.
И когда я стал играть в универской рок-группе, Вовка, приходя к нам на репетиции, никак не мог спокойно взирать на то, что все идет на трезвую голову. Он с упорством веселого маньяка лез на сцену с пузырем (так называли тогда любую бутылку с водкой или вином) после каждой сыгранной нами вещицы. А когда мы отказывались пить в процессе работы, и я в ответ показывал ждущий своего часа наш, музыкантский, «сборник алкогольных произведений», его недоумению не было предела. Как?! Как, имея пред собой всю эту красоту, мы продолжаем заниматься какими-то пустяками?
– Что за дела, старик? Объясни мне, во имя Чишмы Таласской, как одно может мешать другому?! И вообще – какая может быть импровизация без доброго глотка Фалернского?