Сначала мне было очень трудно. Но вскоре я привыкла к печному отоплению, к отсутствию в доме удобств и к сельскому быту. Мы с мужем даже решили завести корову. Я получала необыкновенное удовольствие, когда белоснежные струи парного молока звонко бились о стенку подойника. Рябинка аппетитно хрумкала сеном и косила на меня большими влажными глазами. Сейчас в моём немаленьком хозяйстве были и бычки, и свинки, и овечки, куры и гуси и даже парочка надутых индюков. Только коты никак не приживались в моем доме. А я и рада, не люблю кошачье племя! Муж оказался умельцем на все руки, мог и розетку починить, и дров наколоть, и сарайку построить. Морозилки и лари были забиты домашним мясом и птицей, разными полуфабрикатами. Готовить их, меня научила моя свекровь. В подвале рядами, по- военному чётко, стояли пузатые банки с соленьями – вареньями, компотами, супами и другими заготовками. А мой творог и сметану даже местные бабки похваливали. Совсем недавно я научилась сбивать желтое сливочное масло и готовить вкусный домашний сыр. У нас с Сашкой родились похожие как две капли воды на меня, долгожданные дочки Анечка и Варюша. После декрета я вышла на работу в местную маленькую школу, где работала педагогом дополнительного образования, а дочки стали ходить в детский садик.
И эта непростая жизнь, и глухая сибирская деревенька были милее моему сердцу, чем любой большой и современный город. Всё здесь было мне по душе кроме одного: хамоватой мужеподобной соседки Лорки. Склочная баба держала в деревне маленький магазинчик с китайским тряпьём. Она не давала мне проходу, скандалила и часто зубоскалила за моей спиной. То ли дела в её магазине шли совсем плохо, то ли муж её не долюбливал по ночам, как смеялись местные кумушки, а то ли она ненавидела весь мир. Да только частенько мне хотелось вцепиться ей в горло и сжимать зубы до тех пор, пока она не перестанет дрыгать ногами.
И вот пару месяцев назад у меня появилось ощущение, что кто-то меня преследует. Тревога и непонятное волнение часто охватывали меня по вечерам. Скрип калитки, теплое дыхание в затылок, неясные шорохи и тени беспокоили меня. Однажды вечером , я возвращалась домой после вечерней дойки, когда пристальный взгляд обжег спину, помертвев от ужаса я резко обернулась, но никого не увидела. Домой неслась сломя голову, расплескав по дороге половину молока. Над моими страхами Сашка только смеялся и называл меня трусишкой. Он даже пару раз честно сходил со мной на вечернюю дойку, но ничего странного не заметил. Скоро я почти перестала обращать на это внимание и забыла об осторожности.