– Аккуратнее, граф, – едва сдерживаясь, ответила ему. – Что бы ни произошло, вам стоит выбирать выражения. Как настоящему представителю высшей аристократии.
– Не стоит мне указывать, что делать, госпожа Белфор. Особенно вам. Знаете, у меня создалось весьма стойкое мнение, что в вашей семье нормы морали и этики совершенно не приветствуются. Или, живя в глуши, вы все уподобились крестьянам.
– Леонард! – изумленно выдохнула Селина.
А я…
Я просто преодолела разделяющее нас расстояние и влепила ему такую звонкую пощечину, что чуть рука не отнялась.
В спальне наступила тишина, даже Элодия перестала всхлипывать и дрожать.
Я пожалела о своём поступке еще до того, как опустила руку. Но менять что-либо было поздно, свершившегося не вернуть.
– Айола, – пролепетала тётушка.
Сзади изумлённо вздохнула Селина, но я даже не повернулась.
– Вчера я сказала вам, что никогда не смешиваю работу и личную жизнь. Я ошиблась. Я не буду выполнять ваш заказ. Мало того, я не желаю больше видеть и слышать ничего о вас, граф. Вы высокомерный человек. Ничтожный, и мне вас безумно жаль.
– И чего же вам жаль? – спросил он, а я не могла отвести взгляд от красной отметины на его щеке.
– Потому что вы не знаете, что такое настоящие чувства. Да, Элодия поступила опрометчиво, но вы не должны были унижать и оскорблять её. Не должны были обвинять тётю и меня. Настоящий мужчина никогда бы этого не сделал.
– У вас есть предмет для сравнения? Или вы берёте за основу вашего женишка, охотника, который является сыном простого кузнеца. Идеальный образец мужчины, – саркастически ответил Торнтон.
– Вы не имеете права обсуждать Ивара. Вы его совершенно не знаете. А по поводу идеального образчика – я взяла за основу герцога Архольда. Надеюсь, вас его кандидатура не смущает?
О да, мне было известно о их противостоянии, Селина рассказывала, и я не могла не воспользоваться, чтобы утереть этому зазнайке нос.
– Кхм, – подал голос Корвил. – Думаю, нам всем надо успокоиться. Леди Элодия, вам стоит подняться. Вот ваш халат.
Халат действительно нашелся на полу. Я не стала дожидаться сборов кузины и просто вышла. Очень хотелось хлопнуть дверью, но сдержалась.
Щеки горели от смущения, сердце бешено стучало в груди, и было так стыдно, что словами не передать.
Не стоило говорить всё это Торнтону, нельзя было уподобляться этому высокомерному выскочке.