Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь…
Кюхельбекер не ограничивался программой, а, как вспоминали ученики, часто декламировал только что написанные стихи Батюшкова, одного из первых романтиков, Жуковского и Баратынского, разрешенные цензурой произведения Пушкина. Он превозносил Карамзина и те новые ценности европейской чувствительности, которые он принес в русскую литературу.
Почти каждый учащийся писал стихи. По-видимому, Глинка, отличавшийся упорством в учебе, также пробовал себя на этом поприще. И если выдающихся способностей он не проявил, то овладел хорошим стилем и мог выносить экспертное суждение о русской словесности.
Ему приписывается поэма «Альсанд», написанная в 1827 году. Хотя уверенности в достоверности авторства нет, однако по складу поэмы можно предположить, что она очень близка Глинке. Разочарованный в любви герой уходит от мира, живет в одиночестве, во «влажной зелени дубрав». Уединение прерывает Муза молодая, истинная любовь поэта. Она поет ему, и:
песня та —
Как жар любви иль как мечта,
Врачует недуг ран глубоких
В груди Альсанда – ран жестоких.
Подобная дихотомия – противопоставление суетного света и «широкошумных дубров» – была довольно распространенной в поэзии Жуковского, Байрона, Лермонтова. Схожее разочарование испытывал герой Пушкина в «Поэте»[124]: он тоскует «…в забавах мира, / Людской чуждается молвы» и бежит «на берега пустынных волн».
Кюхельбекер ставил задачу не только научить словесности, но сформировать их мышление и способ восприятия действительности. Он формировал эмоциональную карту их жизни, построенную на повышенной чувствительности. Она импонировала глинкинскому ощущению мира, воспитанному на лоне усадебной природы.
Как и в любом учебном заведении, в пансионе встречались оригиналы, добродушные ученые, витающие в облаках наук. К такому сорту относился Кондратий Антонович Шелейховский, преподаватель тригонометрии и аналитической геометрии. Выходец из польских дворян, он, по свидетельству студентов, отличался большой рассеянностью и замечательным добросердечием, чем пользовались его подопечные. Педагоги, имевшие более низкое звание в пансионе и преподававшие на младших курсах, в основном были выходцами из семинарий. Это было не случайно, ведь до реформ императора в стране существовал фактически лишь один Московский университет. Семинарии были центрами образования, где изучали греческий и латинский языки, а также высокую культуру Античности. Выпускником Киевской духовной академии был один из самых колоритных фигур пансиона Иван Яковлевич Колмаков.