Я узнала новость от своей редакторши. Даже не от своей. Она сидела в одной комнате с Ниной Скуйбиной. Ее звали Неля. Неля сообщила мне, глядя в зеркальце, рассматривая прыщ на лбу:
– Твой фильм закрыли.
Я остолбенела.
– Как закрыли?
– Так, – ответила Неля.
– А почему ничего не сказали?
– Они не говорят.
– А почему?
– Им бы за этот фильм жопу надрали. А так – не надерут.
– Но ведь фильм – это большой труд большого количества людей…
– Ну и что? Финансирование государственное. А государство у нас не бедное.
Я подошла к телефону и набрала Данелию. Трубку сняла жена Люба Соколова.
– У нас закрыли фильм, – проговорила я и зарыдала.
– Теперь плачь и вытирай слезы о кулак, – спокойно сказала Люба.
Я поняла, что это горе – только мое. Всем остальным плевать с высокой колокольни. И Данелии в том числе. Это же не его фильм. Это просто форма заработка во время простоя. Мне ничего не оставалось, как плакать и вытирать слезы о кулак. Единственно, кто выиграл, так это Алеша Коренев. После моего фильма ему дали новую постановку, и он снял фильм «Большая перемена», который жив до сих пор.
Я пошла работать на телевидение. Моя должность называлась «штатный сценарист». Я даже не помню, что я писала. Какую-то хрень про Джона Рида. Американец, бедный романтик, приехавший в Россию, чтобы умереть от тифа.
Однажды я встретила в коридоре Гену Шпаликова. Он спросил:
– Что ты здесь делаешь?
– Работаю, – ответила я.
– Нечего тебе здесь делать, иди домой.
Он был прав. Мне совершенно нечего было делать в этих тусклых коридорах среди тусклых людей. Толпы никчемушников ходили туда-сюда, создавали советское телевидение.
Как я скучала по данелиевскому дому, по его солнечной маме, вкусной еде, кошачьему облику Георгия. Данелия – кот. Если кота поднять за передние лапы и подержать, получится фигура Данелии: зад назад, живот вперед. Но главное в Данелии не кошачесть, а талант, который освещал все вокруг, как солнце.
Так и я. Жила, ничего не видя вокруг себя. А на что смотреть?
Меня спасала семья, которая стояла прочно, как скала. Меня спасали мои ненаписанные книги и мой талант, хотя и нескромно об этом говорить. Талант – как грудной ребенок: орет, требует, его надо обслуживать, забывая о себе. Мой талант держал меня на плаву и говорил: «Ничего не кончилось, все еще будет».