На следующее утро, Мишка развил бурную деятельность. Позвал электрика с электросварщиком, что-то долго втолковывал им и рисовал на обрывках бумаги какие-то чертежи. После этого закинул на плечо бензопилу, и отправился в тайгу. К вечеру, весь чумазый и умотанный вернулся на базу. Долго фыркал под душем, затем зашёл к Серёге в вагон.
– Серёг, плесни чайку пожалуйста. Что-то отвык я от такой работы, ушатался совсем.
– А чего ты не сказал? Я б людей дал, да и сам бы помог. Что делал то?
– Берёзу на уголь готовил. Яму копал для печи.
– А нафига уголь-то? У котельной вагон антрацита навален!
– Ну если бы я только тебе клинки ковал, обошёлся бы антрацитом. А так… Полное соблюдение обычаев требуется.
– А! Так ты и себе нож делать будешь? Давно пора, а то с угрёбищем каким-то ходишь, позоришься.
– Нет. Не себе. Знаешь же, не беру я оружие в руки. И железяку эту только из нужды ношу.
– Ну да. Не берёшь. А кто медведя двумя пулями из калаша завалил? Когда с военкомом на охоту ездили?
– Пришлось. Иначе бы Топтыгин всех твоих пьяных дружков в клочья порвал. Оно бы конечно и пусть… Да семьи их жалко стало.
Следующий день был насыщен хлопотами и работой. Переругивались электрик со сварщиком, возясь с горном, бегал Серёга, всюду суясь и всем мешая, из динамиков громкой связи хрипел Высоцкий: "…паррус! Поррвали паррус…".
Мишка вновь в одиночестве, возился в лесу. Яма для выжигания угля была уже готова. Он наложил в неё толстый слой бересты, поверх бережно и аккуратно сложил приготовленные берёзовые чурбачки. Затем тщательно обложил дёрном. Всё это он делал неспешно, то что-то бормоча себе под нос, то что-то тихонечко напевая. Закончив, через запальное отверстие, поджёг бересту. Подождал когда займутся дрова, и наглухо замуровал оставшиеся щели. Отошёл к вековой сосне, улёгся в её тени. Стоял жаркий летний день. Одуряюще пахло смолой и разнотравьем. Вокруг деловито жужжали шмели и бодро сновали дикие пчёлы.
– Остаться навсегда здесь, что ли? Неподалёку место есть замечательное, распадок потаённый. Вокруг ельник вековой, а по склону рощица берёзовая сбегает, как будто невесты в белых платьях танцы затеяли. По дну распадка речушка бежит с кристально чистой водичкой. Может и исчезнет ноющая, сосущая боль в душе…
Раздался топот приближающихся шагов, сопенье и пыхтенье.