Муж Татьяны иногда любил выпить, а сейчас, когда у него родилась дочь, намеревался продолжать с друзьями торжественно отмечать это знаменующее его наиответственнейшее первое отцовство событие.
– Выпьем с друзьями, – кряхтя, говорил он, собираясь, сидя у порога на мягком бархатном пуфике в согнутом положении и аккуратно завязывая заранее развязанные шнурки. Его легкие белые волоски на тыльной стороне ладоней и ломких покрасневших пальцах слегка дрожали нервной голодной дрожью.
– Дай десятку, – бурляще-выдавленно произнес он, обрушив на нее хорошо ей знакомую и ожидаемую просьбу.
– Сейчас посмотрю, подожди, – тихо ответила Татьяна, развернувшись. – Не шуми только.
По пути Татьяна зашла в маленькую детскую комнату и, взглянув на мило спящую Катерину, слегка поправив одеяло, медленно вышла, плотно закрыв за собой дверь. Зайдя в зал, она взяла из стола простенький тряпичный кошелек, найдя в его недрах разными купюрами двадцать пять рублей.
– Куда так много? – сказала она громким шепотом, выходя из комнаты. – Ты что, улицу спаивать всю собираешься? – и, опять опустив прищуренные глаза и порхающие тоненькие пальчики, наигранно и разочарованно произнесла словно судья, выносящий обвинительный приговор: – Нет, нету у меня. – Продолжая массировать свой кошелек, она издавала заманчиво позвякивающие звуки очень большого состояния. – Вот, – она протянула руку с помятой голубоватой купюрой, – только пять есть, больше не дам, нам еще неделю до зарплаты жить. Берешь? – Она замерла с протянутой к нему рукой, с хмурым в ожидании взглядом.
– Вчера же были, как так? – сказал он, бросив на нее вопросительный взгляд, выпрямив слегка вспотевшую спину, от досады разведя руками.
– Ну да, ну да, – сказал он, вставая и сильным шлепком ударив ладонями по своим обеим ногам. Сделав полшага к ней и встав рядом, он посмотрел сверху вниз, пронизывая ее рентгеновским взглядом.
– Посмотри, может, есть? – сказал он, кивая в сторону чуть приоткрытого в ее руке кошелька.
– Получше посмотри, – говорил он разборчиво четко.
– Да нету, что там смотреть-то, – говорила она, тряся в стороне кошельком и протягивая ему купюру. – Ну ты берешь или нет?
– Ладно, – ответил он разочарованно, аккуратно взяв купюру, – хорошо.
– Во сколько придешь-то? – спросила она, размашисто горько утрамбовывая в себе слезную истерию.