– Заходите! Ну, давай, давай! – громко говорил он, заносчиво дергая подбородком вверх.
Татьяна бетонной хваткой вцеплялась в него, еле разжимая горячие пальцы, на пороге аффекта сжатую ладонь. Она оттесняла его от двери, прижимая ладонь к косяку, и все еще в пылу своего жалостливого вулкана выскребала нож из упрямой руки.
– Нет, нет! Мало не покажется, всех порежу! – говорил он, смотря на входную дверь красными от злости глазами. – Пущу кровь!
– Ты что… ты что, – из глаз Татьяны потекли слезы отчаяния, ее тщетные попытки вытащить нож на секунду стали слабее. – С ума сошел? – Стыдливо отвернувшись, она быстро вытерла тяжелой ладонью бегущие слезы с обеих щек и резко просунула влажные пальцы к ручке ножа.
Шаги за дверью настороженно стихли.
Воздух, пропахший отчаянной бессмысленностью слов, забыто тяжелел душным свинцовым ожиданием, он пронизывался вязкостью, ударами тихого пульса секундной стрелки настенных часов. Его онемевшая рука растворилась в забытьи. Изможденность век легла на медленный выдох. И тишина, тишина, тишина…
В конце концов, ее отец так долго и назойливо уходил от себя, что в итоге ушел не только от себя, но и от терпящей его пьяные сумасбродные выходки жены и шестилетней дочери, смотрящей на мир светлыми карими глазами, которая тянулась к нему маленькими пухленькими ручками, бормоча себе под нос что-то очень важное со скрученными словно в узел чувствами невинного существа.
Ее время лилось, не прячась за обстоятельства, она была, дышала, она была, чувствовала, она плыла вместе с нами и порхающе торопилась на отходящий в светлое будущее завтрашний день, тик-так, тик-так – невозможно остановить.
Семилетним ребенком Евгений видел ее гуляющей со школьной подругой, беззаботно болтающей самыми живыми словами.
– Да, да, – говорила звонко Катерина, не спеша раскачиваясь на качелях вместе с подружкой, – ну подумаешь, забыла учебник, ерунда.
– Ерунда, – отвечала уверенно, беззаботно в легкой задумчивости подруга, качаясь чуть сильнее.
Теплые тени лета мягко закрывали половину детской площадки.
– Э-эх, – кошкой спрыгнула Катерина со своей качели и, точно рассчитав взмахи качели подруги, подбежав с коварной тихой улыбкой, стала раскачивать ее еще сильнее, не выдержав после первого толчка и рассмеявшись вырвавшимся на свободу детским гласным смехом.