Над номером он, кстати, работал очень странно. Я, конечно, никогда прежде в издательствах не трудилась, сравнивать мне не с чем, но всё, что происходило на так называемых летучках, имело отчётливый привкус фарса. Летучки Пенкин проводил один раз в две недели. Собирал главного редактора, ответственного секретаря, двух штатных журналистов. Меня звали вести протокол. И не меньше часа эта компания обсуждала, как движется работа над номером. Редакторы и журналисты предлагали темы статей, Пенкин разбивал их в пух и прах. Мол, кому это интересно, только идиот может читать такое. А вот если написать о том-то и том-то… И он на голубом глазу пересказывал ту же самую идею, разве что другими словами. И сидел счастливый, в полной уверенности, что вот он как хорошо придумал, не то, что эти балбесы.
Редакторы и журналисты предлагали заголовки к статьям – Пенкин опять с удовольствием отвергал чужие идеи, выдавая взамен свои перлы. Иногда, действительно, приемлемые. А иногда – полный кошмар. Я, конечно, не журналист, но я читатель. И если я прочту в журнале заголовок «Дефлорация отменяется», то дальше читать не стану. И попробуй меня убедить, что это о пользе раздельного обучения в школах. Короче говоря, пришла я к Пенкину в марте, и уже к середине апреля, попав пару раз «под раздачу», когда он устроил мне разносы из-за какой-то фигни, явно срывая своё плохое настроение, чётко поняла, что он за человек. Капризный, не уверенный в себе, не очень понимает, как выстраивать отношения с людьми. Но, в общем и целом, вполне терпимый с учётом зарплаты на испытательный срок и тем более – после испытательного.
Интересно, сколько теперь мне потребуется времени на дорогу до офиса? Надо завтра пораньше выехать. То, что я должна являться на работу строго в девять тридцать, было у Пенкина тем ещё пунктиком. Хотя он сам не всегда являлся в офис точно в это время. Но если уж являлся, да ещё чуть раньше меня… Однажды я пришла в девять сорок пять. На улице была мерзкая погода с дождём и ветром, у меня сломался зонт, я замёрзла, промокла, очень мечтала прийти и заварить себе горячего чаю… Пришла, и огребла нотацию на двадцать минут. Шеф долго и подробно рассказывал мне, как важна дисциплина в редакции, что дисциплина эта начинается прежде всего с меня, личного помощника генерального директора, и что если я буду себе позволять такую расхлябанность, то и все остальные начнут являться на работу к обеду, а там, глядишь, рухнет весь так тщательно отлаживаемый им, Пенкиным, издательский процесс. (Ха, процесс! Первый номер журнала всё никак не выпустит!). Спорить, доказывать и что-то объяснять было бесполезно – человек наслаждался разносом. Поэтому я слушала, кивала, чувствовала, как стынут пальцы в подмокших ботинках, и гадала: простыну, или обойдётся?