Злобно оскалившись, я сделал шаг в его направлении, и воин попросту отпихнул девушку от себя, после чего припустился бегом по плато.
Очередная стрела промчалась совсем рядом, а я подхватил колдунью, стараясь закрыть ее своим телом. Она подняла на меня испуганный взгляд и это оказалось подобно удару молнии.
Все багряные закаты, что видел я на привалах, величественные горные хребты и бескрайние долины, безмятежная гладь озер, нежность белоснежных облаков – все меркло перед ней. Сотни и тысячи женщин, коих довелось мне встретить, показались вмиг бледными тенями по сравнению с красотой этой странной девушки. Она буквально сияла соблазнительным великолепием, пленила воплощением всех возможных идеалов и притом казалась удивительно простой, лишенной высокомерного самодовольства, какое можно встретить у благородных особ. Воплощенная мечта, да и только.
Я застыл с идиотской улыбкой на залитом кровью лице, смущаясь того, что имел наглость и неосторожность прикоснуться к столь хрупкому и нежному цветку. Но через мгновенье нечто жесткое и горячее едва ощутимым толчком вонзилось в спину. Следом еще удар, однако вторая стрела не пробила кожаную броню. Вот только мне, пожалуй, хватит и первой. Дыхание тут же перехватило. Последним усилием воли я развернулся в сторону лучников и вскинул меч.
Быть может, девчонка догадается, что пора уносить ноги. Пока еще жив, я не позволю им броситься следом.
Здоровяк при этом несся на меня подобно ожившему тарану, с занесенным для удара топором. Нет – его мне не остановить. Никак.
Внезапно из-за спины донесся звонкий, мелодичный голос, теплый словно колыбельная матери и чарующий как песни сирен, а вот властность его казалась подобна раскатам грома:
– Повелеваю вам! Замрите!
Она боялась. Сквозь странную, не иначе как магическую пелену благоговения, я понял, что девушка в шаге от паники. Между тем пара лучников и здоровяк внезапно остановились как вкопанные, бестолково пуча глаза, да блаженно улыбаясь.
– Повелеваю вам! Убейте себя! Немедленно!
Команда слетела с ее уст с нежностью котенка, игриво ткнувшегося мордочкой в ладонь и одновременно брезгливой волей надсмотрщика, стегнувшего кнутом непокорного раба. Противиться не было сил.
Я видел, как здоровяк бросил щит и все с тем же идиотским выражением лица взялся за обух топора. Повернул оружие острием к себе, размахнулся покрепче и ударил. Кровь брызнула во все стороны, но жизнь не спешила покидать крепкого тела, потому он принялся нещадно рубить собственное лицо, превращая то в подобие отбивной.