– Что-то случилось? – спросила Марина. Я не заметила, как она вошла в комнату.
– Нет, ничего.
Я покачала головой и прикусила щёки, чтобы убрать с лица любой намёк на улыбку. Вероятно, мне всего лишь показалось, что на моём лице она была.
– Мне больно на тебя смотреть, когда ты такая задумчивая. Надо тебя развеселить. – Подруга потянула меня за руку, и мне пришлось встать с кровати. – Смотри, нужно встать ровно, – мы выпрямили спины, – и повторять за мной.
Она начала петь что-то непонятное. Это была незнакомая мне распевка.
– Не смейся, а повторяй! – улыбаясь, говорила Марина. Я пыталась пропеть то же самое, но у меня плохо получилось. – Вот и отлично. Теперь давай вместе и громче.
Через пару попыток мы уже почти кричали, прерываясь на смех.
– Стоп, камера номер пять! – раздалось в спальне. – Фортовая и Реброва, пройдите в монтажёрскую.
– Нас вызвали за съёмочный периметр? – переспросила Марина с горящими глазами.
Мы ещё никогда не выходили за съёмочный периметр, но обычно туда вызывали тех, кого хотели похвалить, поэтому мы решили, что и нам сейчас скажут что-нибудь хорошее.
Та часть дома, где не велись съемки, выглядела мрачнее и серьёзнее. Там было много людей, много экранов, на которых показывали записи с камер в комнатах. Олег Викторович тогда находился в съёмочном периметре, и нас встретила строгий менеджер. Я узнала её по голосу: это она отдавала команды остановить или начать запись. Ей не было и сорока, но выглядела она гораздо старше своего возраста, её потрепала нервная работа на продюсера. Вместе с ней вышла Елена Ивановна – ухоженная и опрятная, как всегда. Обе они смотрели с раздражением и вряд ли собирались похвалить нас, как мы того ожидали.
– Что вы творите? Разве можно так себя вести? Вы на проекте уже больше десяти недель, а ведёте себя, как будто только что с улицы пришли. Как из леса! Почему вы не накрашены? Почему у вас грязные головы? Быстро приведите себя в порядок! И чтобы такого больше не было! Никаких дурачеств. Идите!
Мы, как по команде, вышли из кабинета. Елена Ивановна редко выходила из себя, поэтому видеть её злой тогда было ещё страшнее. Мы даже не успели ничего сказать.
– Ты говорила, что мы не уснём из-за того, что веселились, но думаю, теперь я не усну, потому что мне страшно, – сказала Марина.