Первое, что приходит на ум, когда человек сталкивается с заиканием и не знает, с какой стороны подступиться, а тем более как лечить и бороться с ним, по старинке говорят: это не что иное, как сглаз. Когда на тебя «посмотрел» какой-то недобрый человек, о чём-то подумал и нарушил твой внутренний баланс – вроде как нечистая сила сидит в том глазу. Вот он посмотрел – и всё пошло наперекосяк. Эти старые приметы – колдуны, бабки-шептухи, ведьмы, – может быть, и достойны, чтобы так коварно думать о них, о нечистой силе, но мне кажется, вся эта нечисть достойна дедовских времен. Просто других познаний в медицине и науке ещё не велось и диссертаций серьёзных не писалось, никто не знал, собственно говоря, как и сегодня ответа нет, откуда это приходит и чем лечить. Лучшего выхода, как лечить от сглаза, не нашли. С чего-то нужно было начинать избавлять от страшного недуга.
В этот водоворот помощи подключились все, особенно бабушки, домой была приведена бабулька (божий одуванчик), которая видела на воске, кто напугал или стал виновником болезни. Над моей головой делались определённые манипуляции с тарелкой, а в тарелке – вода, над тарелкой капал в воду воск и застывал в воде, рождая какие-то орнаменты. Эти орнаменты и читали ушлые бабули, знавшие своё дело, а видели они многое: то волка, то собаку, то каких-то змей, то лицо какой-то женщины. В общем, каждая видела своего персонажа и, конечно, выдавала своё заключение. Меня так лечили раза четыре, да следом на воск ещё читалась молитва – это нужно было обязательно. Без молитвы ритуал был не закончен, а всё должно было быть по правилам, со семи атрибутами, знаете ли.
Однажды пришла одна совсем оригинальная бабулька. Сделав опрёделенные манипуляции с воском, она говорит моему бате:
– Просверлите дрелью в каком-нибудь дверном косяке дырку по его росту.
– Зачем?
– Сейчас я вылью воск, узнаю причину, и мы этот воск затолкаем в эту дырку.
Батя сделал, как было сказано, поставил меня возле дверного косяка и над моей головой стал сверлить толстым сверлом.
– Теперь воск затолкаем в отверстие, – подходя к косяку, причитала она. – И когда он перерастёт эту черту, тогда всё исчезнет. – Она перекрестилась.
Около года ждали. Я каждый день подходил к косяку, замеряя свой рост. Но, как говорится, бабушка надвое сказала. Вот так лечили раньше, другого не знали, главное, что верили и надеялись на чудо, но чудо по-прежнему не приходило. Перерос я эту черту, а воз был и ныне там – ничего не менялось. Мама утверждала, что у меня испуг, и рассказывала такую историю. Когда мы куда-то шли с ней по тротуару, то из-за забора выскочила собака, и я, ничего не подозревавший, от неожиданности встал как вкопанный, и, по наблюдениям мамы, с того момента и произошёл сбой в речи. Думаю, испуг был, но не до такой степени – что-то со мной произошло другое, необъяснимое. Спустя сорок лет я плотно начал изучать эту особенность – заикание, – но об этом дальше. Ибо всё не так ясно и загадочно до сих пор – и в медицине, и в психологии заикающегося человека.