– Да что ж ты делаешь, олух! ― выкрикивает господин с сигарой. ― Нормально ходить разучился!
Тот не отвечает, восстанавливает равновесие, и процессия движется дальше.
– Быстрее давайте! ― подгоняет господин. ― Еще не хватало, чтобы мы на поезд опоздали.
Я тоже решаю идти на вокзал.
В левом кармане штанов что-то бренчит. Оказывается, в нем монеты. Кроме того, в заднем правом ― несколько купюр, в правом переднем ― грязный носовой платок. Его я выкидываю. Подхожу к кассе. Перед окошком большая очередь. Люди о чем-то разговаривают, но слов почти не слышно, все заглушают гудки и стук колес поездов.
Запахи, взгляды, потертая одежда ― все указывает на то, что люди, собравшиеся у кассы, ― простолюдины. Такие же, как и те, что несли сундук, такие же, как и я сейчас, если судить по моей одежде. И мне нравится быть одним из них ― я с кем-то, я не сам по себе!
Подходит моя очередь. За окошком кассы ― пышноволосая женщина средних лет с очень яркими губами и неаккуратно подкрашенными ресницами.
– Вам куда? ― спрашивает она.
– Мне? ― Только тут понимаю, что совершенно не знаю, куда собираюсь ехать. ― На ваше усмотрение, ― говорю я.
– Что-о? ― На меня таращатся ее голубые глаза под синими пятнами теней. ― Это еще как?
– Я просто немного заблудился. Это какая станция?
– Молодой человек, вы что, больны? ― спрашивает дама. ― Это ― Ронто. Может, вам еще сказать, в какой вы стране?
– Да, пожалуйста.
Очередь начинает недовольно гудеть, а ближайший господин пытается оттереть меня плечом от окошка. Но я стою твердо.
– Вы издеваетесь? Думаете, мне заняться нечем? ― сердится дама. ― Взгляните на очередь.
– Хорошо. ― Волнение толпы и дамы передается и мне. ― Дайте мне билет туда, куда едет большинство.
– В Хламб, что ли? ― спрашивает кассирша.
– Да, точно, ― в Хламб, ― отвечаю я.
– Так бы сразу и сказал, бедолага.
Расплатившись, забираю билет и вытискиваюсь из толпы. Платформу и путь нахожу не сразу, но все-таки на посадку успеваю.
Сиденья в вагоне обтянуты протертой коричневой клеенкой, столики, перила и ступеньки ― из дерева, окрашенного в черный цвет. Пассажиры рассаживаются по местам, кто-то утыкается в газету, кто-то смотрит в окно. Только сейчас понимаю, что за все время, пока здесь нахожусь, не видел ни одного улыбающегося лица. Ни в очереди у кассы, ни здесь, в вагоне поезда. Даже рабочие, рассаживаясь, не обменялись ни одной шуткой. Глаза у всех грустные. Впрочем, я стараюсь не задерживать взгляд на лицах, так как быстро встречаю удивленный и ― как правило ― недовольный встречный взгляд.