И я пошел к этому манящему притягательному свету, как одинокий мотылёк, летящий к губительному фонарю. Возможно, там ожидала погибель, но внутренний голос убаюкивал, убеждая, что это не так.
Вытянув руки и периодически натыкаясь пальцами на липкие засасывающие стены, я медленно продвигался вперёд. Время вокруг словно остановилось. Не знаю, как долго шёл, но к тому моменту, когда слово «Выход» стало вполне различимым, я успел ощутить на своих плечах весь груз одиночества.
Стоило распознать надпись, вера в спасение вновь зажгла во мне искру надежды, и я пошел вдвое быстрее. Совсем скоро уже я смог различить силуэт дверного проема, подсвеченного почти слепяще-белыми буквами. Как и окружающую меня вязкую, текучую, словно живую тьму.
С каждым моим шагом вперёд она приближалась к свету вместе со мной, будто желая поглотить.
И вот, когда до спасительной двери с манящим словом «Выход», оставалось всего ничего, из стены справа вдруг начало вылезать какое-то неведомое гигантское существо почти вдвое больше меня. Тот самый раздавленный мной механический таракан. Шевеля поломанными усами и перебирая покореженными лапами, пытаясь удержать внутри вываливающиеся из раскуроченного брюха винтики и пружинки, он словно выплывал из чёрного киселя, преграждая дорогу к спасению.
– На мражмом пшеле всё не так, как мордлюется. Ты мрагожен влукнить этот вжмачный блюмтус. Локмо так ты вражмешь лярмы мамурыжной жмули.
Покалеченное насекомое сверкнуло на меня, будто оценивая реакцию на слова, своим красным вывалившимся, но каким-то чудом уцелевшим глазом, и продолжило:
– Шавкляй за мражом, и он пришлявкает тебя к воззабрению. Хронко коржмачет тебе зазеленявиться с трунчачей. Локмо батульки обслюнявкают ульдину. Ты сам курдюнкался гравататься об этом, но шкрябкался исхрумкать вражно.
Я не понял ни единого слова. Возможно, его речевой аппарат тоже был поврежден, но уверенности в этом не было. Слова казались связными и даже имели смысл, но всё никак не получалось его уловить.
– Не жмыркошвалю шленьку, на вражном вы горгволите. Для томря это огропасная бурбулица. Ежично клаштор белибердских злавков…– я осёкся, поняв, что говорю также.
Я тут же почувствовал себя каким-то неправильным, словно поломанным, с треснутым посередине животом и вываливающимися внутренностями-шестерёнками. И начал потихоньку разваливаться на части.